Избранное. Том второй - [36]

У Лоевых была еще одна забота, и эта забота угнетала всех, особенно отца с матерью — Тинка все еще не была пристроена, по-прежнему часто плакала и таяла день ото дня. Но наконец под самое рождество домой вернулся Русин. Светлее стало в обоих домах, раскрылись два молодых сердца… Тинка преобразилась. Целыми днями носилась по хозяйству, не переставая петь, смеялась и шалила, как ребенок. Обе семьи собрались у Гашковых повеселиться, послушать об испытаниях и злоключениях жениха. Сидя за длинным столом, все говорили наперебой, каждый торопился рассказать о том, что он пережил, что видел и слышал. Зашла речь и о свадьбе, которую решили сыграть после Нового года. Русин рассказал, как он сбежал из плена. Рассказывал подробно, стараясь ничего не упустить. О незнакомых людях говорил с таким увлечением и участием, что слушателям казалось, будто они только вчера видели их на улицах села. Помянул добром тех, кто ему помогал, ругал тех, кто мешал. Благословлял счастливые мгновения, встречи, хитроумные спасительные выдумки.

— Шел я измученный, голодный, чувствую, кончаются мои силы, а кругом лишь горы да голые скалы, — рассказывал Русин. — Была не была, думаю, придется окликнуть первого встречного. Попадется добрый человек — даст кусок хлеба, дорогу покажет. А нет, значит, не судьба… Забился я в кусты у какого-то проселка и жду. Должен же кто-нибудь здесь проехать! Два ли, три ли часа пролежал в кустах, не знаю. Совсем уж было отчаялся. Ну, думаю, придется искать село. Вдруг, слышу, тарахтит что-то. Гляжу, приближаются две телеги. Я прислушался, говорят вроде по-болгарски. Вышел я на дорогу, окликнул их. Где, мол, я, спрашиваю. «В Болгарии» — отвечают.

— Слава богу! — вздохнул вместо Русина Добри Гашков.

— Попадись я к сербам, свернули бы они мне голову, как цыпленку. Уж очень они теперь против нас настроены…

— Слава тебе, господи и святая богородица! — перекрестилась Гашковица и облегченно вздохнула.

— А что, Русин, признайся, если б не Тинка, небось не сбежал бы из плена! — поддела его Милиница.

Все засмеялись, дети зашумели, только жених с невестой залились краской и молча опустили глаза.

— Значит, не будь Тинки, хлебал бы ты сейчас лагерную похлебку? — поддержала старшую невестку Илийца.

— Неужто правда, Русинчо? — ласково погрозила ему пальцем Гашковица.

— Что правда, то правда, — Русин поднял голову и невольно искоса взглянул на невесту, которая улыбалась сдержанно, но вся так и светилась счастьем.

— Когда человек жив и здоров, все беды проходят как сон, — философски изрек Гашков.

— Дай только бог, чтоб они больше не повторялись, — поддакнула старая Лоевица.

— После этой бойни люди долго не захотят ввязываться в такое дело, — снова заметил Гашков.

— Ну да, не захотят! — неожиданно взорвался Илия. — Видишь, что творится, раздавили Германию и бросились на Россию.

— Россия дело другое, — неодобрительно покачал головой Гашков.

— Почему другое? — не уступал Илия.

— В России давно пора навести порядок, — назидательно ответил Гашков.

— Что до порядка, так это раньше его там не было! — заявил Илия с такой уверенностью, что Гашков сердито и удивленно уставился на молодого спорщика.

Старая Лоева, внимательно следившая за сыновьями и невестками, боясь, как бы они чем-нибудь не рассердили будущего свата, замерла. «Ах ты, человек божий! — корила она про себя упрямого сына. — Уж помолчать не можешь! Думай себе о чем хочешь, да про себя держи, не дразни людей!» И решила вмешаться:

— Ты, Илия, слушай, что говорит сват Добри, — она впервые назвала соседа сватом, и это всем понравилось. — Он много чего хлебнул на своем веку, знает побольше тебя. Зелен ты еще с ним спорить.

Илия с трудом проглотил кусок и склонился к столу, бесцельно ковыряя в тарелке.

— Не в том дело, кто сколько хлебнул, — уже мягче сказал Гашков, польщенный и обрадованный вмешательством сватьи, — молодым тоже порядком досталось за эти три войны. Но… — он замолчал, во-первых, чтобы собраться с мыслями, а во-вторых, чтобы все, кто сидел за столом, перестали болтать и прислушались к его словам. — Разумный человек должен подождать, рассудить, понять, что к чему, не то, погнавшись за ломтем, хлеб свой потеряешь…

Гашков умолк и напыжился, довольный ответом, который, как он считал, прозвучал умно, солидно и не без пользы — научил уму-разуму молодого политикана и рассеял неловкость, возникшую от их стычки. Теперь можно было завести речь и о том, что после войны нужно будет сделать в области политики.

До возвращения Русина старый Гашков, подавленный страхом за сына и мыслью, что тот, может быть, погиб во время отступления, довольно равнодушно смотрел, как снуют по селу «тесные» социалисты и «земледельцы», как они ссорятся, агитируют и записывают в свои партии вчерашних всем недовольных фронтовиков. А он, старый член самой влиятельной, по его мнению, партии, сидел сложа руки и ждал, пока вся эта публика не перебесится. Теперь же пришел его черед, пора и ему взяться за дело, собрать старых товарищей по партии и занять подобающее место в жизни села. Гашков все еще надеялся вернуть Лоева и его сыновей на путь истины и вместе с ними ринуться в политическую борьбу. Теперь, когда они готовились породниться, думалось ему, их, верно, будет нетрудно привлечь и повести за собой. Парни у Лоевых остры на язык, расторопные, головастые, так что, без сомнения, толк от них будет.