Избранное. Том первый - [17]

— Да ну, бабушка, пусти! — сердился Пете и убегал, как только ему удавалось вырваться из ее рук.

Бабка приманивала его яблоками, маленькими дынями, ломтиками арбуза. А мальчуган сначала смотрел на нее как-то недоверчиво, потом подбегал и бросался к ней на шею. Старуха знала, что внучонок бежит к ней только в надежде получить лакомый кусочек, и это ее очень злило. Она старалась оторвать его от матери и привязать к себе, так, чтобы он любил ее, как вторую мать.

Иван заметил, что старуха никогда не обращается прямо к Тошке. Вот и сейчас она пошла за садик и огляделась кругом.

— Пете, идите ужинать!

— Зовет Пете — только бы не сказать ни слова невестке! — сердито пробурчал Иван. — Э-эх, бывает злость, но не такая же!..

Опять ужинали молча. По-прежнему все садились за стол вместе, но только хмуро жевали, косились друг на друга и время от времени вздыхали. Неужели им мало было горевать по Минчо? Зачем они сами себе отравляли жизнь? Что им было делить? Иван не мог понять, почему все так получилось. «Плохая она! Плохая!» — твердил он про себя, думая о матери. И Тошка не вполне понимала, почему все так изменилось. «А какая она была прежде, господи, теперь ее и не узнать!» — думала она о свекрови. Старуха же перебирала в уме всю свою тяжелую, нерадостную жизнь. «Видно, так на роду написано — как тебя укачивали, так и докачают», — думала она в заключение. И, низко наклонившись над столиком, покрытая черным платком, кляла свою судьбу. «Все от бога!» — думала она, и ей хотелось проклясть его, восстать против него. Но она не смела. Она боялась прогневить его еще больше, боялась, как бы чего не случилось с Иваном и Пете. От одной этой мысли она вздрагивала, и слезы блестели на ее покрасневших глазах. Душу ее тяготила печаль, и мысли уносились в прошлое. Какую жизнь она прожила, какое бремя вынесла… Воспоминания, нахлынув, уносили ее в минувшее. Как ясно помнила она тот день, когда они купили урочище Кабатину. И как они тогда радовались, как ждали первого урожая. А что вышло… Налетел сильный град, и вот и пшеница, и кукуруза, и все хлеба полегли на землю. Не было денег на черепицу, непокрытая крыша зияла, как пасть сказочного чудища, накопились недоимки, надо было платить проценты за землю. И в довершение всего — ни зернышка… Ну, у одних тогда взяли денег в долг, у других выпросили хлеба, раздобыли кое-чего — только бы не умереть с голоду. Но как они тогда мучились и как вытерпели все это, только она да муж ее Милю знали… Зимой умерла Мита, их первый ребенок. Ее задушила горловая болезнь, и не успели они оглянуться, как она кончилась, красоточка. Она уже ходила в школу, в первом классе училась, только что ей купили грифельную доску. Мариола тогда все глаза себе выплакала. Спасли ее заботы и работа; не будь их, она бы помешалась с горя.

— Тяжелые годы настали, жена, — говаривал озабоченный Милю. — Сами-то уж как-нибудь, лишь бы детей прокормить.

И только они расплатились за Кабатину, как он поднял голову и купил участок на холме Орта-могиле. Купил, и тут же его забрали на маневры. И опять все тяготы легли на ее плечи.

Она металась как безумная, просила людей засеять ей поля, но никто на нее и не смотрел. И она сама впряглась в работу. Бросила дом, детей и принялась пахать землю. Все вспахала, засеяла, привела в порядок. За неделю до возвращения Милю с маневров Станка, их второй ребенок, тяжело заболела и умерла. Опять смерть любимой дочки, опять слезы, опять поминки. За два дня волосы у Мариолы поседели. Теперь остался у нее только Минчо, и она дрожала над ним, словно над яйцом всмятку — как бы не разбилось. И опять пришлось напрягаться изо всех сил, чтобы выплатить долг за участок на Орта-могиле. Как жестоко пришлось экономить, какое это было мученье! Все лето ели только холодную похлебку из огурцов, чеснока и лука, забеленную кислым молоком пополам с водой, печеный стручковый перец да вареные дикие сливы. Хлеб пекли только из кукурузной муки, ни с чем ее не смешивая, и он крошился, словно ком земли. Когда более зажиточные соседи дарили Мариоле каравай пшеничного хлеба, она берегла его — кормила им только Минчо.

— Слушай, жена, давай купим немножко мяса, а? — упрашивал ее Милю. — А то у меня теперь не брюхо, а прямо огород какой-то…

— На еду денег нет! — отрезала она. — Вот расплатимся за землю, тогда…

Три года они голодали, три года из-за клочка земли белого света не видели. До сих пор ей горько было вспоминать один случай, до сих пор она не могла себе простить свое поведение. Настал Петров день, и вся семья пошла на праздничное гулянье. Минчо попросил родителей купить ему дудку. Мальчик уже многое понимал, он знал, что не время теперь бросать деньги на ветер. Но все дети понакупили себе дудок, вот и ему захотелось. Всего пять стотинок она стоила, эта дудка, но Мариола не дала денег сынишке. Он очень огорчился, закусил губку, но не заплакал — стойкий был. Вот вернулись в село, слышат — все соседские ребятишки дудят в дудки! Минчо опять помрачнел, убежал в мякинник и там расплакался. Мать отыскала его, старалась его отвлечь, чем-нибудь утешить, но не смогла. Спрашивала, отчего он плачет, но он не отвечал, только всхлипывал. А у нее сердце разрывалось.