Избранное - [21]
Как и многие другие поденщики, бросил Самко лесопилку и пришел в деревню косарем наниматься.
Многие его к себе зазывали, косарь он был отменный, а ведь в горячую пору и худому рады.
Стариков и тех зовут, о молодых и говорить нечего…
Зузка уговорила его таки не сразу на службу идти, а погодя, со всеми вместе.
Сперва покосит, потом сено будет свозить, чтоб на дорогу кое-каких деньжат скопить. Многие хозяева Самко ввали.
Позвал его и Штефан.
Самко с радостью согласился, ведь целых четыре дня с Зузкой рядом будет. И они веселились, пели, смеялись. Бывало, кричит ей:
А Зузка откликалась во весь голос:
Ну а вечером старая Цедилкова звала:
— Холодно ночью, пошли домой, — и все вместе отправлялись в деревню.
Штефко взял за руку Аничку Мургашову (мы ее уже раз вспоминали), Самко Зузку свою, и другие тоже парочками.
И вдовцы, и вдовушки, и невесты — все веселые, со смехом, с песнями и криком брели домой.
Добрую сотню песен по дороге перепели, а как в деревню вошли, да с домом лесника поравнялись, не могли пройти мимо без шуточной:
Около школы завели стародавнюю, с намеком:
— А дальше надо посвистеть, — крикнула одна, в остальные захохотали. Перед домом священника спели ту же самую, только один куплет задом наперед.
Подходили к дому старосты.
Самко свернул в проулок, чтоб не идти мимо отцовского дома, ведь отец давно уж грозился, что огреет, да так, что Самко и не увидит — кто. Чего лезть на рожон, когда и без того обойтись можно.
Так вот и проходили день за днем на сенокосе. Лишь в непогоду утихала деревня на день-другой, люди хоть отдыхали.
Но, как говорят, каравай большой, да и тот по куску съедается.
Лето проходило, и стали рекруты дни считать, сколько еще дома побыть осталось.
Скосят еще лужок, съездят на радванскую ярмарку, а там, глядишь, через три недели «плачьте, очи, плачьте», И пойдут «паны рекруты» — ать-два — с богом к черту в рай.
Всю неделю до первого октября в деревне только и разговору было, кто кого из рекрутов на станцию в город провожать поедет.
— Ну, его, наверно, та, а того, может, эта? — переговаривались девчата.
Матери, кумовья и вся родня уже с неделю деньги собирали, сыр овечий коптили, гусей жарили, чтоб сына, внука, крестника, да бог его знает, какого еще родственника достойно проводить.
Швеи знай тачали солдатские рубахи, подштанники да платки носовые для семерых рекрутов.
А девушки втихомолку придумывали, что бы на прощанье суженому дать, чем бы покрепче память привязать. Самое милое дело — платок носовой подарить, чтоб всякий раз, утирая лицо, о милой вспомнил. Но и весь городок обойдя, все лавки подряд, выбрать не могли платочек, чтоб от всей души подарить.
Семьи, собравшись вечером за стаканчиком вина, советы, наставления рекрутам давали, как солдатскую науку постигать, а тем уж это до того обрыдло, что всякий раз из дому улизнуть норовили.
Настал последний вечер.
Уже со многими попрощались рекруты, к кому с утра заглянуть не успеют.
Господи, сколько слез было пролито!
Самко сидел у Штефана. Он уже собрался и не мог ночи дождаться, в последний раз перед разлукой нацеловать, наобнимать свою Зузку, чтоб утром распроститься.
Тягостно у Самко на душе. Прикидывали они со Штефаном, куда его пошлют, если в Лученец (это еще ничего), а может, в Вену (тоже куда ни шло), но не дай бог в Боснию. Вот что его тревожит. Оттуда ни за что на денек-другой домой не вырвешься.
Зузка больше не плакала.
Решила, что крепиться будет, чтобы сердце у Самко не надрывать. Но, ох, как трудно, сил нету от слез удержаться.
Старая Цедилкова все Самко на дорогу наказы разные давала, будто мать. Жалко ей стало парня. Ужин собрала, Зузке велела чаю заварить и так вот, печалясь о Самко и радуясь за Штефко, сидела, угощала обоих.
— Неужто, Самко, и впрямь с родными не простишься? Он тебе отец как-никак, пошел бы, — по простоте душевной увещевала его старуха.
— Не решил я еще, бабушка, утром погляжу, — отвечал Самко, а самому один голос шептал — «иди», а другой отговаривал: «ни к чему это, все одно прогонит».
Помолчали. Вдруг скрипнула дверь.
— Не сердитесь, Цедилкова, не со злом пришла я. Не ругаться, сына последний раз повидать, попрощаться, пока не уехал, — утирая слезы, повинилась вошедшая старостиха. В руке она держала маленький узелок.
Хозяева хотели ее за стол усадить, но она отказалась.
— Значит, утром уходишь?
— Должен идти, — ответил Самко.
— Ну так ступай с богом, господь тебя храни. Пришла я с тобой попрощаться, — заговорило в ней все же материнское чувство, — вот тут тебе на дорогу мое благословение, — она протянула ему узелок, — с отцом поступай как знаешь, помни все же, все мы под богом ходим, кто знает, когда доведется свидеться, а он тебя все же двадцать лет растил, — от слез и горя еле договорила она.
— Да ведь и я ему то же самое твержу, — поддакнула Цедилкова, и у самой на глазах слезы навернулись.
Штефана это все так проняло, что и он готов был Самко уговаривать к отцу идти.
Писатель-классик, писатель-загадка, на пике своей карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Книги Сэлинджера стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений молодых бунтарей от битников и хиппи до современных радикальных молодежных движений. Повести «Фрэнни» и «Зуи» наряду с таким бесспорным шедевром Сэлинджера, как «Над пропастью во ржи», входят в золотой фонд сокровищницы всемирной литературы.
Талант Николая Васильевича Гоголя поистине многогранен и монументален: он одновременно реалист, мистик, романтик, сатирик, драматург-новатор, создатель своего собственного литературного направления и уникального метода. По словам Владимира Набокова, «проза Гоголя по меньшей мере четырехмерна». Читая произведения этого выдающегося писателя XIX века, мы действительно понимаем, что они словно бы не принадлежат нашему миру, привычному нам пространству. В настоящее издание вошли все шедевры мастера, так что читатель может еще раз убедиться, насколько разнообразен и неповторим Гоголь и насколько мощно его влияние на развитие русской литературы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда вы узнаете все обстоятельства дела, то сами согласитесь, что он не мог поступить иначе. И всё же Памбе-серанг был приговорен к смерти через повешение и умер на виселице…».
«Избранное» классика венгерской литературы Дежё Костолани (1885—1936) составляют произведения о жизни «маленьких людей», на судьбах которых сказался кризис венгерского общества межвоенного периода.