Избранное - [46]
Трофим рассудительно начал:
— Вы поймите, мамаша…
— Ты не торопись, я тебе еще не мамаша. Вот свадьбу сыграем — буду мамаша. Нет уж, чтоб все как у людей.
Трофим подумал, подумал, спокойно сказал:
— Я согласен.
Решили, что свадьбу сыграют в сентябре, перед ондатровым сезоном, в осеннее благодатное затишье.
6
Пришел жених, сосредоточенно-усталый, в новом темно-синем костюме с красным сельхозинститутским значком на лацкане. Присел у кухонного стола, вздохнул:
— Еле вырвался. Как назло, инспектор из треста приехал. Пришлось пригласить. Петьку Красноштанова уговорил — будет светить до часу.
Невеста в светло-сером платье с обильными кружевами на манжетах и в треугольном вырезе на груди выглядела торжественнее жениха. Взволнованная, пламенно-румяная после сухого банного жара, она вовсе забыла дневную усталость и свое раздражение. «Все-таки свадьба не каждый день». Она не дала передохнуть Трофиму, схватила за руку, стряхнула невидимые пылинки с плеч, улыбнулась снисходительно-ласково, как малому ребенку, приговаривая озабоченно, с нежною ворчливостью:
— Не сиди, не сиди, костюм изомнешь. Встань-ка, я тебя отряхну. Галстук поправь. Ну что это ты без плаща — не лето ведь. Ну ладно, все. Ой, Троша! Как я волнуюсь! — Она хотела, чтобы и он взволновался, понял: к этому порогу вернется не прежний Трофим Пермяков, а преображенный в главу семьи, в ее мужа. Нина взяла его под руку, посерьезнела, выпрямилась:
— Пойдем, Троша. Мама нас уже ждет.
— То есть? Где ждет?
— Там. — Нина кивнула на закрытую дверь комнаты.
— А я думал, в загсе.
Посреди комнаты неподвижно, молча, неулыбчиво стояла Елизавета Григорьевна. Ее окружили подруги, такие же тяжелые, глыбистые от возраста старухи. На полу перед Елизаветой Григорьевной лежал коврик, сшитый из оленьих камусов, прежде виденный Трофимом на стенке.
Остановились перед тещей. Нина прошептала:
— Благослови, матушка.
Трофим вмиг покраснел, рассердился: «Во дают! Театр устроили, попа еще не хватает. Да я им кто?» — но Нина сильно дернула его за руку, Трофим не удержался и упал на колени. Хотел встать, но Нина не пустила.
— Ниночка, Троша! Детки мои! — Голос у Елизаветы Григорьевны задрожал. — У Троши никого нет. Не дожили отец с матерью до такого дня. И у Ниночки я одна. А теперь у вас обоих одна. Живите счастливо, детки, любитесь на здоровье! И помните родительское слово: берегите друг дружку, иначе не жизнь, а маета будет. Господь вас благослови! — И Елизавета Григорьевна всхлипнула, подруги ее старые потянули платки к глазам, и Нина поднялась с мокрыми глазами. Трофим, все еще рассерженный неожиданной выдумкой тещи, тем не менее здраво отметил: «А ничо, душевно вышло. Без колен будто нельзя было».
Они отправились в загс. В воротах Елизавета Григорьевна сунула в карман Нининого плаща гладкую золотистую луковицу — Нина удивленно замедлила шаг.
— От сглаза, дочка, от сглаза, иди. — Елизавета Григорьевна легонько подтолкнула ее.
Как раз в это время всем мужчинам поселка понадобилось быть во дворе: кто дрова колол, кто забор чинил, кто просто по двору шарашился, дело искал. Бабы были откровеннее и стояли у калиток, сложив руки на животах. Нина и Трофим шли не торопясь, посредине улицы, и поглядеть на них можно было, слава богу, досыта. Нина ничего не видела и не слышала — доплывала на Трофимовой руке к тихому желанному берегу… Трофим же думал: «Поглядите, поглядите. Денег не берем. Все ж таки сколько в людях любопытства! Ну бабы — понятное дело, а мужики-то, мужики чего не видели?» Трофим улыбнулся, заметив, как его однофамилец Федька Пермяков зазевался на них и упал, поднимаясь на крыльцо. «Так тебе, рыжему, и надо!»
Приближались к загсу, Трофим нахмурился: «Хоть бы Зуиха чего не выкинула. Стыда не оберешься».
Зуиха, или Антонина Зуева, крепкая, ладная, бездетная вдова, заведовала районным загсом. У нее всегда квартировал какой-нибудь геолог, и Антонина давно уже имела прозвище — Разведчица Недр. В прошлом году она ездила в город на трехдневный семинар «Новые свадебные обряды», перенимала опыт. Ничего особого не переняла, но вывезла какие-то чудные речи и вгоняла ими в краску молодоженов. Поздравив и вручив брачное свидетельство, Антонина поднимала руку, требовала тишины и, потупившись, задушевно так, негромко говорила: «Есть товарищи, в брачной жизни и деликатная сторона, как говорят ученые, интим. По их словам выходит, что счастье в семейной жизни начинается с брачной ночи…»
У Трофима в голове мутилось, когда он представлял, как Антонина и им ляпнет такое. Поэтому, расписываясь, прошептал на ухо Антонине:
— Только заикнись про свой интим. Сожгу твою контору и тебя вместе с ней!
Антонина отпрянула, возмущенно вытаращила прозрачные блудные свои глаза, хотела, видимо, одернуть Трофима, но пора было поздравлять молодых.
— Любовь вам да совет, Нина и Трофим Пермяковы! Горячо поздравляю новую семью от имени и по поручению Преображенского райсовета!
Разлили в стаканы красный густой портвейн — здешний райпотребсоюзовский магазин отродясь не завозил шампанского, а водкой потчевать молодоженов было как-то неловко.
…У дома молодых встречала Елизавета Григорьевна с подругами. Только Нина и Трофим приблизились к калитке — старухи запустили руки в карманы и из горстей осыпали молодых овсом и карамельками в бумажках. Одна карамелька угодила Трофиму в лоб — прожгло мгновенной обидной болью, чуть слезу не вышибло.
Герои этой книги часто уезжают из дома; одни недалеко, как в повести «Мальчики из Майска», другие за тридевять земель (повесть «Странники у костра»), чтобы оглянуться на свои дни — так ли живут? — чтобы убедиться, что и в дальних краях русские люди деятельны, трудятся азартно, живут с верой в завтрашний день. А Иван Митюшкин из киноповести «Дмитровская суббота» вообще исколесил всю страну, прежде чем нашел свою судьбу, свою горькую и прекрасную любовь. И сам автор отправляется в поля своего детства и отрочества (рассказ «Очертания родных холмов»), стремясь понять ностальгическую горечь и неизбежность перемен на его родине, ощутить связь времен, связь сердец на родной земле и горячую надежду, что дети наши тоже вырастут тружениками и патриотами.
Рассказы, созданные писателем в разные годы и составившие настоящий сборник, — о женщинах. Эта книга — о воспитании чувств, о добром, мужественном, любящем сердце женщины-подруги, женщины-матери, о взаимоотношении русского человека с родной землей, с соотечественниками, о многозначных и трудных годах, переживаемых в конце XX века.
Дед Пыхто — сказка не только для маленьких, но и для взрослых. История первого в мире добровольного зоопарка, козни коварного деда Пыхто, наказывающего ребят щекоткой, взаимоотношения маленьких и больших, мам, пап и их детей — вот о чем эта первая детская книжка Вячеслава Шугаева.
Книга к. т. н. Евгения Миронова «Чернобыль: необъявленная война» — документально-художественное исследование трагических событий 20-летней давности. В этой книге автор рассматривает все основные этапы, связанные с чернобыльской катастрофой: причины аварии, события первых двадцати дней с момента взрыва, строительство «саркофага», над разрушенным четвертым блоком, судьбу Припяти, проблемы дезактивации и захоронения радиоактивных отходов, роль армии на Чернобыльской войне и ликвидаторов, работавших в тридцатикилометровой зоне. Автор, активный участник описываемых событий, рассуждает о приоритетах, выбранных в качестве основных при проведении работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Предлагаемые воспоминания – документ, в подробностях восстанавливающий жизнь и быт семьи в Скопине и Скопинском уезде Рязанской губернии в XIX – начале XX в. Автор Дмитрий Иванович Журавлев (1901–1979), физик, профессор института землеустройства, принадлежал к старинному роду рязанского духовенства. На страницах книги среди близких автору людей упоминаются его племянница Анна Ивановна Журавлева, историк русской литературы XIX в., профессор Московского университета, и ее муж, выдающийся поэт Всеволод Николаевич Некрасов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга посвящена видному государственному деятелю трех царствований: Александра I, Николая I и Александра II — Дмитрию Николаевичу Блудову (1785–1864). В ней рассмотрен наименее известный период его службы — дипломатический, который пришелся на эпоху наполеоновских войн с Россией; показано значение, которое придавал Александр I русскому языку в дипломатических документах, и выполнение Блудовым поручений, данных ему императором. В истории внешних отношений России Блудов оставил свой след. Один из «архивных юношей», представитель «золотой» московской молодежи 1800-х гг., дипломат и арзамасец Блудов, пройдя школу дипломатической службы, пришел к убеждению в необходимости реформирования системы национального образования России как основного средства развития страны.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.