Избранное - [44]
Костя обнял ее за талию. Тонкий, шершаво-мягкий крепдешин вовсе не защищал тело от жара быстрой ладони. Дрожь, зябкость, ледяной покров тотчас исчезли, теперь погружалась Нина в огненный гипнотический водоворот, не имея сил, да и не желая вырваться из него. Потяжелела, сникла голова и устроилась, успокоилась на Костином плече.
Возвращение домой было медленным, кружащим, осененным цветущей яблоней, овеянным ее прохладой. Во дворе Нина вздохнула:
— Спокойной ночи, Костя. Приятных снов. — Нина повернула к дровянику, куда переселилась с первыми теплыми ночами.
Костя, возбужденный, обнадеженный покорным, уступчивым настроением этой студенточки, остановил ее:
— Ниночка, радость моя, куда же ты? Не бросай краснофлотца. Кубрик свой покажи. Посидим, потравим. А, Ниночка?
— Хорошо.
Едва переступили порог, он обнял ее. Объятие, сильное, непреодолимое, освобождало наконец Нину от всех сегодняшних страхов, от обморочного жара, от изнуряюще-томительной телесной жажды. Она обхватила его за шею и, уже не чувствуя силы его рук, приникла сама, как бы втеснилась в него, и опять согласилась:
— Хорошо, хорошо. Пусть… Пусть так, — и в торопливо-неловком беспамятстве потянула его.
Очнулась от тишины, пропитанной свежим, густым запахом смолы, разогревшейся в июньском тепле. Осчастливленная небывалой болью, уставшая от небывалых слез, Нина улыбнулась и услышала затаенное дыхание Кости, потянула руку, погладила его горячее лицо. Он испуганно, обрадованно заговорил:
— Ниночка, я же не знал. Если б ты сказала…
Она нашла его губы и прикрыла ладонью.
Костя быстро оправился от неожиданности, подаренной ему этой девчонкой. Голос его окрасился победительной, горделиво-усталой интонацией:
— Ты теперь жди меня, Ниночка. Мне год остался. Вернусь, ошвартуюсь возле тебя. Ты зимой, на каникулах, может, махнешь ко мне? Если, конечно, в плаванье не уйду. Все равно ясность полная: жди.
А Нина вмиг повзрослевшим, печальным сердцем поняла, нет, проникла в свою судьбу таинственным, безошибочным взглядом: не надо ждать, не надо верить этому моряку. Ничего не будет, никогда он к ней не вернется, хотя сейчас искренне думает, что говорит правду.
— Ты чего молчишь, Ниночка? Не веришь? Боишься?
— Нет, нет, не боюсь. Верю.
Были еще ночи. Ласковые, продуманные Костины клятвы не обманывали Нину, но она все равно засыпала на его плече счастливая и во сне часто улыбалась.
…Костя уехал. И в тот же день Дарья Семеновна отказала Нине в квартире. Не отводя глаз, сухо и твердо объяснила:
— Продавать буду дом. Не обессудь. У тебя каникулы скоро, за лето найдешь угол. А уходи сегодня же, я к сестре в Красноярск собралась — долго пробуду. И повременить не могу.
Нина охнула, зажмурилась, чуть не упала: ради Кости переменилась к ней эта ведьма, сделала из нее приманку, чтобы внучек, Костенька ненаглядный, всю побывку дома был, глаза да сердце бабушкины тешил. На тебе, Костенька, квартирантку, свеженькую, молоденькую, только не пропадай, ради бога, из дому…
Нина, бесслезно почернев, в минуту собралась и молча ушла. Старуха так же молча проводила ее до ворот. Несколько ночей Нина проспала на полу у подруги, а потом начались каникулы.
Она написала ему семь писем, в ответ получила два. В последнем он сообщал, что его долго не будет на берегу, то есть уходит в плавание, на учения — да не все ли равно куда! Нина поняла, что больше он не напишет.
Никогда впоследствии Нина не упрекала его, не винила, словом дурным не поминала, напротив, безо всякой надежды все ждала, думала, снился он ей, а если на улице видела моряка, вспыхивало, слабело сердце. Она замедляла шаги и ждала: сейчас ее окликнут, обнимут, оцарапают щеку грубым сукном форменки…
Но Костя неизвестно где, нет Кости — что же все оглядываться, переживать да реветь в подушку.
5
Сосватать Трофима помогло кино. Нина загодя запаслась билетами и, подкараулив Трофима во дворе, вышла на крыльцо.
— Соседу привет. В кино, Троша, не собираешься?
— Да вроде нет. — Трофим заметил, что Нина говорит непривычно звонко и весело, никогда с ним так не разговаривала. — А что за картина? — хотя и знал, какую картину будут показывать, вчера посмотрел.
— Ой, голова садовая! — Нина рассмеялась. — А я и не знаю. Мама билеты брала, да вот что-то сердце у нее прихватило. А одной идти неохота.
— Ага. Ясно. — Трофим подумал, разглядывая Нину. — А сама-то идешь?
— С кавалером чего ж не пойти. И возвращаться не боязно. — Нина опять рассмеялась, старательно и невесело.
— Ладно, раз так. Давай сходим, посмотрим. — Трофим, между прочим, часто недоумевал: что-то долго Нинка в девках сидит. Собою видная, рядом с ней наверняка не пожалеешь холостую жизнь. Он бы, например, не пожалел. Но как об этом скажешь? А ухаживать он вовсе не умел.
Они чинно сидели в зале, добросовестно смотрели на экран, Трофим угощал шоколадными конфетами — Нина терпеть их не могла, но не отказывалась, осторожно шелестя бумажками. После сеанса она говорить не могла — так липко, сладко было во рту. Хорошо хоть говорить не пришлось: Трофим разговора не затевал. До дому дошли молча. У калитки, протянув руку, он сказал:
Герои этой книги часто уезжают из дома; одни недалеко, как в повести «Мальчики из Майска», другие за тридевять земель (повесть «Странники у костра»), чтобы оглянуться на свои дни — так ли живут? — чтобы убедиться, что и в дальних краях русские люди деятельны, трудятся азартно, живут с верой в завтрашний день. А Иван Митюшкин из киноповести «Дмитровская суббота» вообще исколесил всю страну, прежде чем нашел свою судьбу, свою горькую и прекрасную любовь. И сам автор отправляется в поля своего детства и отрочества (рассказ «Очертания родных холмов»), стремясь понять ностальгическую горечь и неизбежность перемен на его родине, ощутить связь времен, связь сердец на родной земле и горячую надежду, что дети наши тоже вырастут тружениками и патриотами.
Рассказы, созданные писателем в разные годы и составившие настоящий сборник, — о женщинах. Эта книга — о воспитании чувств, о добром, мужественном, любящем сердце женщины-подруги, женщины-матери, о взаимоотношении русского человека с родной землей, с соотечественниками, о многозначных и трудных годах, переживаемых в конце XX века.
Дед Пыхто — сказка не только для маленьких, но и для взрослых. История первого в мире добровольного зоопарка, козни коварного деда Пыхто, наказывающего ребят щекоткой, взаимоотношения маленьких и больших, мам, пап и их детей — вот о чем эта первая детская книжка Вячеслава Шугаева.
Книга к. т. н. Евгения Миронова «Чернобыль: необъявленная война» — документально-художественное исследование трагических событий 20-летней давности. В этой книге автор рассматривает все основные этапы, связанные с чернобыльской катастрофой: причины аварии, события первых двадцати дней с момента взрыва, строительство «саркофага», над разрушенным четвертым блоком, судьбу Припяти, проблемы дезактивации и захоронения радиоактивных отходов, роль армии на Чернобыльской войне и ликвидаторов, работавших в тридцатикилометровой зоне. Автор, активный участник описываемых событий, рассуждает о приоритетах, выбранных в качестве основных при проведении работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Предлагаемые воспоминания – документ, в подробностях восстанавливающий жизнь и быт семьи в Скопине и Скопинском уезде Рязанской губернии в XIX – начале XX в. Автор Дмитрий Иванович Журавлев (1901–1979), физик, профессор института землеустройства, принадлежал к старинному роду рязанского духовенства. На страницах книги среди близких автору людей упоминаются его племянница Анна Ивановна Журавлева, историк русской литературы XIX в., профессор Московского университета, и ее муж, выдающийся поэт Всеволод Николаевич Некрасов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга посвящена видному государственному деятелю трех царствований: Александра I, Николая I и Александра II — Дмитрию Николаевичу Блудову (1785–1864). В ней рассмотрен наименее известный период его службы — дипломатический, который пришелся на эпоху наполеоновских войн с Россией; показано значение, которое придавал Александр I русскому языку в дипломатических документах, и выполнение Блудовым поручений, данных ему императором. В истории внешних отношений России Блудов оставил свой след. Один из «архивных юношей», представитель «золотой» московской молодежи 1800-х гг., дипломат и арзамасец Блудов, пройдя школу дипломатической службы, пришел к убеждению в необходимости реформирования системы национального образования России как основного средства развития страны.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.