Избранное - [39]

— Знаешь, Жужка, я уверен, что на наших землях и при плохих погодных условиях, хозяйствуя по-научному, можно вырастить по двадцать пять центнеров пшеницы с хольда, и я выращу, черт подери, вот увидишь. Надо растолковать людям, что раньше мы вели хозяйство дедовским способом и дурак тот, кто пренебрегает признанными, полезными новшествами.

На курсах Янош проникся уважением к агрономической науке, да и вообще ко всем наукам. Вот, например, если развитие растений зависит от количества испаряющейся влаги и можно сократить испарение, то увеличатся запасы почвенных вод. Корни растений содержат много разных минеральных веществ, хорошо бы изучить лабораторным путем их состав и знания эти использовать на практике. Янош мечтал создать агрономическую лабораторию, которая поможет направлять хозяйство.

Вернувшись из Будапешта, он принялся с увлечением перестраивать работу кооператива; занят был по горло, приходил домой поздно, едва успевал поесть. Жужа подчас просыпалась за полночь, а на кухне еще горела лампа, и Янош сидел за кухонным столом, склонившись над планами. Ему предстояло переделать множество дел, а по опыту он знал: чтобы воодушевить людей, нужно сначала самому во всем разобраться, наладить работу, достичь хороших результатов.

Он сам разработал новый подробный план весенних полевых работ, передал его бригадирам и предложил правлению вынести решение: беспощадно вычитать у отстающих для начала по пять, а потом и по десять трудодней.

Ульвецкий с нарастающим раздражением убеждался, что, по сути, не он, а Янош истинный председатель. В самом деле, что мог он противопоставить трудолюбию Яноша, его неутомимости, новым, все более широким его планам?

Одно оставалось — возражать и противоречить. Но как? Не чушь же молоть? Да и возражать было трудно, Янош Гал обычно выдвигал перед правлением предложения, предварительно одобренные партийной организацией. Ульвецкий бесился. Разве справиться ему одному с Яношем, которого поддерживает партия? С каждым днем, как ему казалось, его все больше оттесняли на задний план, он кивал головой, поддакивал, но досада и ярость накопились в нем: он готов был убить Гала, когда выяснялось, что тот сообразительнее его, — он, бывало, еще обдумывает что-то, а Янош, глядишь, уж и распорядиться успел.

Гал умел расшевелить членов кооператива; за два-три дня они разровняли обваловку рисовых полей, а на следующий день там уже работал трактор; даже самые равнодушные, недоброжелательные люди радовались, глядя на проделанную работу:

— А дело-то идет.

Тут, на рисовых полях, Шандору Ульвецкому впервые удалось заткнуть Яноша за пояс. Все члены правления участвовали в ночной работе. Ночь была лунной, красивой; Ульвецкий работал рядом с Яношем Галом, он стал нажимать что есть сил и к утру обогнал соперника, оставил его далеко позади. В таких случаях никто не выдерживал соревнования с председателем: он не знал усталости, работал, как машина. Почувствовав свое превосходство, Ульвецкий развеселился, зайдя в сельмаг, сам выпил около литра вина и других угостил. А потом дома, сидя на крылечке, грелся на весеннем солнышке и, почти не закусывая, пил в одиночестве до позднего вечера. Да, сегодня выдался хороший денек, он обставил Яноша Гала. Лежит небось теперь дома без сил, а жена поясницу ему растирает…

Он мурлыкал себе под нос. Наступил вечер, затем ночь, а он все вертел в руке кувшин и самозабвенно напевал старую любимую песенку: «Продал десяток волов, денег в кармане полно; все прокучу до утра…» Поздно вечером к нему вдруг пришел отец. Сначала Шандор ему обрадовался, угостил вином; потом разозлился: как он осмелился прийти сюда? А если проведает, пронюхает кто? К чему это?

— Не кипятись, — сказал старик. — Я у тебя и двух раз-то не был с тех пор, как ты в кооперативе. А как председателем стал — и вовсе ни разу. А только долго ли еще будешь ты председательствовать?

И, по-стариковски шамкая, стал рассказывать, что живет он далеко и стар уж, а дошли до него слухи, будто звезда Шандора закатывается. И ему начеку надо быть: Янош Гал, говорят, нынче утром в город ездил, старые бумаги, касающиеся кооператива, в горсовете там взял, а для чего они ему?

Ульвецкий сначала не понял: бумаги, какие, к черту, бумаги? И зачем они ему? Вместо того чтобы отдыхать дома, усталый потащился в город? Старик лишь пожал плечами, — больше он ничего не знает и прошел пятнадцать километров, чтобы предупредить его: нет ли среди бумаг чего-нибудь, порочащего Шандора? Янош Гал, по всему видать, проверить хочет, что происходило в кооперативе в его отсутствие, когда Шандор заправлял там делами.

Ульвецкий мигом протрезвел, хмель как рукой сняло; он швырнул наземь кувшин, подойдя к колодцу, окунул голову в ведро и на себя вылил целое ведро ледяной воды, потом, переодевшись в сухое, пошел к Галам. Он даже не попрощался с отцом, пробурчал только:

— Пошли, пошевеливайся, я тороплюсь.

Было, верно, часов одиннадцать. Янош еще не спал, работал, сидя за кухонным столом.

— Бог в помощь, — приветствовал его Ульвецкий. — Ну, как дела? Над чем корпишь?

— Хорошо, что ты пришел, нам поговорить надо. Я отложу работу.