Избранное - [34]
Вот так в летний, теплый день собрались все дети Сэрэмджид, кровинушки ее.
3
В один из благодатных дней первого летнего месяца освящали монастырь Бумбатын, возведенный на новых землях, куда перекочевал Дунгар-гулба со своим семейством, с соседями да еще с присоединившимися к ним из разных мест бурятами. Этот храм соорудили на пожертвования, собранные с народа, на вклад из джасы[51] Бэрээвэн-номун-хана, а также на подношения, сделанные Чултэмом-бэйсе и другими. Со всей округи собрались бурятские мастера, и в течение двух лет шла работа: верующие общими усилиями заготовляли лес, давали для его перевозки телеги, лошадей — возводили священные стены. Строительство это почиталось за добродетель, которая зачтется в следующем, после смерти, перерождении, в определении будущей судьбы. Умельцы показали, на что способны их руки. У слияния главных дорог в просторной долине, укрытой с юга и с севера горами, возвели они небольшой, но искусно сработанный, нарядный храм с красиво изогнутой шатровой крышей — до блеска выструганные, подогнанные друг к другу березовые доски скреплялись вставками из тонкой серебряной решетки, — с позолоченными, горящими на солнце навершиями, с многоступенчатым высоким крыльцом, с вратами из кедрового дерева, на которых резчики изобразили картины всерадостного рая Будды Амитава.
В тот день собралось много верующих из ближних и дальних окрестностей. Располагались вокруг храма кто как мог. Одни разбивали майханы[52], палатки, другие оставались в легких возках, кто-то довольствовался укрытием в тени. Кое-где уже разводят огонь, готовят чай, варят еду. Поодаль от храма на берегу маленькой речушки несколько мужчин, подоткнув полы дэли, засучив рукава, свежуют бычью тушу. Над ними, лишь только они приступили к разделке, закружила стая черных воронов. Из города приехали китайские торговцы. Они быстро соорудили прилавки и развернули торговлю едой. Люд толпился около них: покупают водку, табак, что-то еще, тут же едят, пьют. Нарядны и внушительны украшения, приготовленные по случаю освящения храма. С четырех концов изогнутой крыши свисают желтые, белые, голубые — пяти цветов — длинные шелковые хадаки, над входом с двух сторон опущен полог, шитый шелком, украшенный аппликацией с изображением докшитов — хранителей веры, раскачиваются яркие многоцветные джанцаны[53], на крыльце уже дымится благовониями огромная каменная курильница. Вокруг храма поставлены молитвенные барабаны, шесты, на которых тоже развеваются хадаки и многоцветные ритуальные флажки. На запад от храма желтеют три нарядных павильона, сооруженных для лам и знатных мирян. В среднем уже расположились цордж из монастыря Ламын, Дунгар и Чултэм-бэйсе со своими близкими. Дунгар, с тех пор как отказался от своего титула «гулба», начал сдавать: веки стали дряблыми, уголки рта обвисли, в нем появилось что-то болезненное. Худой, темнолицый цордж из монастыря, наоборот, выглядел моложаво. Он протянул руку к мясу, лежавшему на большом металлическом блюде, взял жирное ребро — сало потекло между пальцами, — отрезал от него кусок и, почти не разжевывая, проглотил.
— Говорят, ваши буряты похитили изваяние бурхана Дзандандзуу. Это правда?
Дунгар приподнял веки, поморгал и, улыбаясь только глазами, ответил:
— Майдари из их монастыря в восемьдесят локтей высотой. Если не он, то разве что Агваан-хамба в рукав положит.
— Ваш Агваан-хамба обещал устроить встречу богдо с далай-ламой, да, говорят, не сумел, — вступил в беседу Чултэм-бэйсе.
Цордж понял, что пора поддержать бурят. Благодушно прикрывая глаза, он заговорил:
— Бэйсе, смотрите, вы еще не поднесли бурхану девять белых лошадей, а бурятские братья готовят девять белых быков.
Дунгар, сидя на своем месте, выпрямился, как бы выражая неудовольствие, достал из-за пазухи золотой портсигар с сигаретами и закурил.
— Я отсоветовал — соседа Чултэма коснется конфискация имущества. Ничего не поделаешь, законы революции строгие. Подаришь бурхану девять белых лошадей, а это — государственное имущество… Наших же девять быков кто там считать будет.
