Избранное - [59]

— Ну как насчет комнатки — снимем на двоих?

— Еще посмотрим, неизвестно, будут ли свободные номера, вы ведь не заказывали, приедем — поглядим…

— Будут, будут… сезон только начался; ну как, уговор остается в силе? В том случае, конечно, если Адам меня не встретит. Но я почти уверен, что он ждет меня на вокзале. Мы ведь едем до самого центра. До центрального вокзала. Я все заранее изучил, чтобы потом не тыкаться, как слепой щенок. А времени всего пять суток. Не знаешь, как выкроить свободный часок на осмотр достопримечательностей. Но я дал себе слово: даже если буду валиться с ног от усталости — сами знаете, сколько в командировке дел — все равно осмотрю Колизей, Олимпийский стадион, собор святого Петра… быть в Риме и не увидеть папы? Его-то как раз и не увидишь… Вы слышали анекдот про еврея в Риме? «Слушай, Моня, ты был в Риме?» — «А почему бы и нет…» — «Ну и как там папа?» — «Папа? Так себе, ничего особенного. Вот мама — это да, цимес…» Слышали этот анекдот? Анекдот старый, с такой бородой, но в нем что-то есть… «Что папа… мама — это да…» А еще говорят так: «Поехал в Рим, приехал в Крым». — Ядзяк расхохотался. Я тоже из вежливости улыбнулся. Разумеется, анекдоты эти стары как мир, их даже трудно назвать шуткой. Но когда рассказывающий смотрит на нас с надеждой и сам первым смеется, то мы хотя бы из элементарной человеческой вежливости стараемся ответить улыбкой.

А ведь это акведуки, сказал я себе. Я вижу акведуки. И меня наполнило чувство удивления и радости. Да, это были акведуки. Вон эти вот темные арки на фоне бледного вечернего неба. Но как они сохранились. По ним текла холодная, прозрачная, как кристалл, вода. С далеких гор в Метрополию. Это все строилось еще при императорах. Не помню только, кто и когда их строил. Я еще раз дал себе слово, что завтра же куплю путеводитель по Риму и окрестностям. Акведуки меня взволновали. Эти строения помнили времена до рождения Христова, пережили упадок империи. И вот настала минута, когда и мне довелось их увидеть. За окном автобуса появились другие сооружения и сооруженьица. Бензоколонки, магазины с разноцветными неоновыми рекламами. Мне захотелось ехать этим автобусом дальше и дальше, без конца. Ехать и смотреть в окно. Комната на одного с завтраком стоит тысячу — тысячу восемьсот лир. Экономить на комнате я не собираюсь. Ни болоньи, ни нейлоновые рубашки меня не привлекают, нет у меня планов совершить маленький налет на магазины, где по сниженным ценам продают носки и дамское белье. Я снова услышал голос Ядзяка. На этот раз он уже не рассказывал о себе, расспрашивал меня, надолго ли я сюда приехал, в командировку или нет, есть ли у меня семья. Я делал вид, что очень хочу ответить на его вопросы, и всячески давал понять, что при таком гуле мотора беседовать невозможно. Был 21 час, когда автобус остановился на Air Terminal. До сих пор я был окружен заботой, меня посадили в автобус, в самолет, везли по земле и в воздухе, кормили ветчиной и телятиной, поили соками и черным кофе, давали конфетки, которые я послушно сосал при взлете и при посадке. Я был окружен заботой, а если можно воспользоваться сравнением посмелее, был в объятьях очаровательной девушки с лучистой улыбкой, разумеется, в переносном смысле этого слова. Голова моя как бы покоилась на плече, обтянутом синим форменным сукном, я грелся в теплых лучах ее неземной улыбки. И теперь, когда я стоял на полу большого зала среди несметного количества чемоданов и суетливой людской толпы, словно пробившись сквозь тучи, мне еще раз просияла ее улыбка. В толпе я снова увидел Ядзяка, он громко чмокал в щеку молодого мужчину, должно быть, сослуживец все-таки явился. Но это меня уже не касалось. Нужно было поскорее выручить свой заслуженный чемодан, мое «недвижимое имущество». Ядзяк забыл о моем существовании. В кармане у меня был адрес пансиона, но я не мог ни на что решиться. В конце-то концов, в этом городе сотни таких пансионов, отелей, меблированных комнат. Были бы деньги. Взяв чемодан, я встал у стены огромного зала, чтобы немного оглядеться. На гигантском табло светились названия гостиниц и пансионов. Наверное, самых лучших. И возле каждого горели лампочки — зеленые и красные. Окошки информационной службы тоже были открыты. С чемоданом в руке я все еще стоял на месте. Поставил его на пол и с еще большим любопытством глядел по сторонам. Кошелек с крупными деньгами у меня во внутреннем кармане пиджака. Деньги на мелкие расходы — в портмоне. Есть у меня и доллары «про черный день». В кармане я нашел конфетку, память о полете, положил ее в рот и сразу же почувствовал знакомый вкус. Я наслаждался конфеткой и почти не чувствовал усталости. Только ноги в полуботинках слегка горели, а кожа на лице казалась удивительно сухой, ее словно песком запорошило. Двери магазинов были открыты, и виднелись освещенные прилавки. Я все не мог решиться взять такси и поехать в гостиницу. Так и брел вдоль темной, глухой бетонной стены. По другой стороне улицы шли люди, их фигуры и лица были озарены огнями, они как бы попадали то под синюю, то под красную, то под зеленую или голубую струю, их лица, глаза, их одежда меняли свой цвет. В злом надоедливом чаду выхлопных газов шел поток транспорта, в беспрестанном гуле мчали первоклассные машины. Неожиданно я увидел белые полосы перехода, а когда движущийся поток остановился, перешел на другую сторону улицы. И остановился перед огромной витриной. «Дамское счастье» — выставка женских туфель. Какое-то время я стоял и смотрел на это буйство цвета, фасонов и материала. Туфельки жили в ярком, негаснущем свете своей самостоятельной жизнью. И каждая обладала своей ярко выраженной индивидуальностью. Ряды, пирамиды, шеренги дамских туфелек. А на другой витрине — мир детства, ботиночки-малютки, ботиночки-детки. Маленькие, махонькие, масенькие, вот такусенькие. На третьей — мужские ботинки. Остановившись перед витриной, я долго разглядывал этот ботиночный мир. Глядел долго, и в голову мне приходили разные мысли. Как это получилось, что я стою здесь с чемоданом и смотрю на дамские туфли? Приехал, примчался воздушным путем и стою, любуясь черной лакированной женской туфелькой на шпильке. Мне стало смешно. Я взял в руки чемодан и двинулся дальше. Хотя магазины были закрыты, витрины ярко светились. На одной — мужская одежда, какие-то куртки, брюки, снова брюки. И вообще на витринах всего слишком много. На одной витрине столько брюк, что глаза разбегаются… а в другом магазине ручки — шариковые, авторучки, огромное количество, огромный выбор… Я шел от витрины к витрине, белые полосы, переход, зеленый свет — и вот я под какими-то громадными аркадами. На углу я увидел лоток. Здесь продавались фрукты. Апельсины, бананы, груши, яблоки, виноград, финики. Кафе на углу было открыто. В резком свете за никелированным экспрессом стоял человек в белой рубашке и нажимал на многочисленные рычажки, напоминая жонглера. Я вошел в это заведение, минутку постоял и снова вышел. Почему-то не хватило решимости. Хотя, наверное, в эту минуту больше всего на свете мне хотелось кофе. Но заговорить с барменом я не отважился. Выйдя из бара, я вдруг понял, что обошел вокзал со всех сторон и теперь снова очутился у главного входа. Суета и толкотня. Людской муравейник. Вместо палки время ворошило его стрелками своих огромных часов, словно бы на Страшный суд подгоняя людей ревом мегафонов. Тут тоже были магазины. Ряды витрин, на витринах ботинки, брюки, рубашки, часы, сувениры. Огромный буфет. Ресторан. Я сел на широкую, как тахта, мраморную лавку. «Отдам-ка я чемодан на хранение и пойду в город, поброжу, до утра столько времени». На минутку я закрыл глаза, а чемодан поставил между ног, то и дело дотрагиваясь до него коленом. И вдруг меня словно бы огромной волной захлестнула усталость. Ничего мне не нужно было. Так вот сидел бы и сидел, не открывая глаз. Я подумал, что, наверное, мне нужно было сразу же взять такси и поехать в рекомендованный Ядзяком пансион. И вытащил бумажку с адресом из кармана.