Избранное. Романы - [240]

На ферме работали наши старые знакомые: Жайлаубай с женой Шекер, старый Маусымбай с дочерью и зятем.

У Жайлаубая сегодня тревожный день. Утром он выехал с фермы на темно-рыжей кобыле и сразу взял в галоп. Он объехал ложбину, поднялся на вершину холма и вдруг с пронзительным криком погнал лошадь вниз, во впадину за холмом. Пожилой и обычно неторопливый, теперь он мчался, не разбирая пути, словно горячий юноша на конских состязаниях. Споткнись лошадь, он кубарем перелетел бы через ее голову. У Жайлаубая были причины к такому беспокойству. На ферме пропала одна из лучших породистых коров — рыжая, с белой отметиной на лбу. Мучаясь перед отелом, она сорвалась с привязи и убежала. С того дня, как была открыта ферма, Жайлаубай заведовал ею, и за все это время у него даже телята не пропадали. А тут — породистая корова, любимица всей фермы…

На скаку он увидел наконец корову, лежавшую в низких зарослях карагача. Ему почудилось, что Рыжуху терзает волк, и старик погнал лошадь во весь опор.

— Апырау![74] — воскликнул он. — И угораздило же тебя забрести сюда!

И вдруг с облегченным сердцем придержал лошадь. Вот оно что: Рыжуха телится! Рыжуха судорожно мотала головой. Это быстрое мелькание головы над кустарником и создало у Жайлаубая впечатление, что корову терзает волк. Жайлаубай радовался своей ошибке и смеялся над ней.

Стреножив лошадь, он стал ждать, когда корова отелится.

Через несколько минут на белый свет появился отличный, упитанный теленок, рыжий, весь в мать.

— Ох, и намучилась же ты, жануар[75], — с состраданием сказал Жайлаубай.

Он подул в рот и ноздри теленка, вытер его пучками травы. Корова поднялась на ноги, жалобно мыча, принялась облизывать свое детище.

Жайлаубай оставил их в покое, стоял и думал: «Человеку, скотине, летающей птице и бегающему зверю — всем дороги их дети».

С грустью подумал, что всю свою жизнь прожил бездетным. Уже стукнуло шестьдесят. Видно, ему и Шекер так и придется скоротать свой век одинокими. Положим; есть родной племянник — Мейрам. Да ведь редко приходится его видеть.

— Ну, чем не дитя? — воскликнул Жайлаубай, любуясь теленком. Он поднял его на руки, завернул в свой чапан и понес к ферме, ведя лошадь в поводу.

Корова плелась сзади. Теленок искал вымя матери, мотал головой и тыкался мордой в подбородок Жайлаубая. Старик отворачивался, улыбаясь во весь рот, приговаривал:

— Эх, дитя, дитя!

Рука у него затекла. Он взвалил теленка на плечо и рукой сжал его задние ноги, чтобы теленок не дрыгался.

Жайлаубай устал, вспотел, но был счастлив. Это ощущение счастья прибавляло ему сил. После первого теленка Рыжуха дала три тысячи литров молока. А в этом году, конечно, даст не меньше пяти тысяч. А эта телочка, что лежит на плече, через три года станет такой же ценной удойной коровой…

Усталость все-таки сломила старика. Он опустил свою ношу на землю. Теленок сейчас же встал на ноги, мать бросилась к нему, и он припал к ее вымени.

Просторно в степи. Серый куладын[76] кружился в вышине, падал вниз, снова взвивался. На бугре стояла волчица с отвислыми сосцами и смотрела на них. Жайлаубай погрозил ей плеткой. В прошлогоднем, высохшем ковыле спала, свернувшись клубком, большая пестрая змея. Шум разбудил ее. Она зашипела, развернулась и поползла по траве, подняв голову. Жайлаубай заметил ее лишь потому, что тревожно зафыркала лошадь. Он сильным ударом толстой плети размозжил гадине голову, вырыл рукояткой яму и закопал змею.

— Вот и погубил я врага! — сказал он с торжеством. — Убить змею — это хорошая примета.

Медленно пропуская сквозь пальцы свою рыжеватую поседевшую и поредевшую бородку, он поглядывал вокруг. Перед ним раскинулись широкие пастбища фермы. Но ферма занималась, помимо скотоводства, и зерновым хозяйством, засевала немало земли.

«Да, всходы нынче хороши, — рассуждал Жайлаубай. — Одно худо: этакая стоит сушь. Поди-ка найди здесь воду. А если построить по оврагам плотины, задержать снеговую воду? Тогда и на посевы хватит, и скот можно не перегонять с одного пастбища на другое… А каждое новое пастбище — это новые стада».

Так размышлял Жайлаубай. А ведь когда-то он ни о чем другом не заботился, кроме своего собственного скота. Вероятно, старик забыл дни, когда все население Караганды вышло на рытье канавы для водопроводных труб. Люди копали землю, а Жайлаубай не мог решить: то ли ему тоже копать канаву, то ли присматривать за своим скотом.

Приближался полдень. Сгущался зной. Справа мелькнули яркие вспышки света: это солнечные лучи ударили в фары «эмки», спускавшейся с холма. Вот автомобиль резко свернул с дороги на целину и помчался прямо на Жайлаубая.

«Чья же это машина? — недоумевал Жайлаубай. — Нет, это не машина нашей Марияш».

Он терялся в догадках, пока «эмка» не притормозила неподалеку от него. Из машины вышли Щербаков и Марияш.

Жайлаубай бросился к ним навстречу, стал пожимать руки.

— Вон как! Оказывается, сам товарищ Сергей Петрович пожаловал посмотреть наш скот! Что-то и глазам не верю. Уж не заблудились ли вы? Так редко бываете у нас.

— А зачем мне часто бывать, если за скотом ходит такой опытный хозяин, как Жайлаубай? — отшутился Щербаков.