Избранное - [182]

Петр Г. Величков заковылял вдоль своей повозки, потом, вспомнив о надкушенном яблоке, которое он спрятал в карман, вынул его, вытер о штанину и стал жевать. Супруга все так же сидела поверх груза с вязаньем на коленях и с тоской провожала взглядом удалявшегося Э. С.

— Куда смотришь? — свирепо спросил ее муж, а она, вздохнув, кротко ответила:

— Я задумалась над одной строкой.

— Он дорого заплатит за то, что встал у меня на дороге! — сказал Петр Г. Величков и тряхнул головой, продолжая громко хрумкать яблоком.

Позже коленная чашечка у Петра Г. Величкова зажила, но нога перестала сгибаться. Садясь за письменный стол, он отставляет ногу в сторону, и это заметно отразилось на его творчестве. Если читателю попадалось какое-либо творение Петра Г. Величкова, он, вероятно, замечал, что, когда автор трудился над своим произведением, одна его нога в этом не участвовала.

Пока Петр Г. Величков копошился около повозки, ломая себе голову, как на трех колесах ехать дальше, Э. С. гнал в легкой своей бричке по проложенной в камышах дороге. Одно колесо при каждом обороте цокало, и Э. С. подумал с досадой: «Этот тип прогнул мне ось, и теперь оно так и будет всю дорогу цокать!» Однако вскоре он позабыл про цоканье — в воздухе показались береговки, и он стал сбивать их точными выстрелами, а собака Джанка с веселым лаем бросалась в камыши и приносила хозяину убитых птиц. Неожиданно Э. С. услыхал долетевший из болота крик: «Вол, скотина, дубина стоеросовая», тотчас повернул бричку к болоту и, выехав на берег, увидал в трясине человека в котелке и с портфелем.

Человек сидел в распряженной телеге, увязшей посреди болота. Неподалеку валялось колесо от фургона Петра Г. Величкова. «Поди сюда, скотина безмозглая!» — крикнул человек из болота. Э. С. вместо ответа расхохотался мелким татарским хохотком. «Все еще торчишь в болоте?» — отсмеявшись, спросил он. Человек в телеге расчихался. «Мне бы только выбраться отсюда, — сказал он, — у всех арест на имущество наложу! Дубины стоеросовые!» И, повернувшись к Э. С. спиной, снова принялся звать: «Эй, вол, скотина безмозглая, дубина стоеросовая! Куда тебя понесло?» Это был сборщик налогов, оставленный елин-пелиновским Андрешко[21] посреди болота. При виде заросшего бородой, отчаявшегося сборщика налогов Э. С. впервые подумал: а сумеет ли он, корежа и перекраивая свою корректуру, создать такие миры и таких героев, которые останутся жить и после того, как самого его не станет, — вот как все еще живет елин-пелиновский сборщик налогов, все кличет из болота Андрешко, либо же он переживет свои книги и превратится в замшелого старичка, успевшего похоронить всех своих детей, «Впрочем, — с грустью подумал Э. С., — в современном литературном процессе книги умирают раньше своих создателей. Лукавый шоп Елип Пелин перехитрил всех нас!»

Сборщик налогов продолжал проклинать и звать сбежавшего Андрешко, а Э. С. повернул через камыши назад. Встреча у болота расстроила его, он напоминал сейчас Дон Кихота после поединка с ветряными мельницами. Любимые его фьюкалки по-прежнему выпархивали из-за камышей, но Э. С. больше не стрелял их, ему казалось, что он целится в летающих баберок. Если читателю неизвестно, что такое баберки, я позволю себе объяснить: когда на кукурузе завяжутся три-четыре початка, то обычно один из них бывает крохотный, как мышь, и этот крохотный початок обычно как следует не опыляется, и зерен на нем мало, да и зернышки эти мелкие, часто пораженные головней. Словом, не початок, а этакий недоносок.

Должен в интересах истины отметить, что, когда позже Э. С. снова сел за свою корректуру, у него перед глазами продолжали мелькать летающие фьюкалки. Он помрачнел и поскучнел, до самого вечера просидел в своем плетеном кресле, постукивая пальцем по корректуре, его так и подмывало сказать «литературные недоноски», но он сдержался. Однажды дождливым днем Э. С. взбунтовался и с вызовом заявил, что мне вовек не обрисовать его как следует — так, чтобы он запечатлелся в сознании читателя, что нет у меня никакого четкого замысла и что, если я хочу, чтобы моя работа обрела смысл, чтобы в ней были определенные проблемы и художественное обобщение, нам надо поменяться местами — то есть чтобы не я вел его, куда мне вздумается, а чтобы я предоставил ему вести меня. Сказав это, Э. С. зажал под мышкой ежа и исчез за пеленой дождя в направлении к Софии. Возвратились они поздно ночью, оба мокрые, еж отправился искать сухое местечко в орешнике, а Э. С. долго стаскивал в прихожей грязные башмаки, повторяя: «Экспандер, экспандер». Когда он уснул, я полистал техническую энциклопедию и выяснил, что экспандер — это деталь автомобиля. Кто его знает, где они с ежом бродили, мокли под дождем!

Э. С. не раз грозил, что отправится в Софию и всюду будет ехать на красный свет, чтобы вызвать сумятицу, а потом пойдет в кафе при Союзе писателей вместо с ежом. Посадит ежа на соседний стул, и, кто из писателей ни пройдет, он будет с каждым здороваться и приглашать за свой столик, говоря: «Буюрун!». Писатель — только сядет, сразу завизжит и подскочит до лепного потолка писательского кафе, а Э. С. тем временем уже будет пожимать руку следующему писателю и тоже со словом «Буюрун!» предложит ему сесть на ежа. Я сознательно избегал упоминать обо всем этом в своей повести, потому что это скверно отразилось бы на фабуле, а я и без того не слишком с ней в ладах.