Избранное - [156]

* * *

Тропка была знакомая, человеческому глазу невидимая, но для ежа достаточно широкая, удобная и заметная. Он знал тут каждый листик, каждый изгиб, каждый камешек, а также муравьиный маршрут — в одном месте муравьиный маршрут пересекал ежиную тропку. Зверек легко одолел тайный свой путь, прятавшийся в тени и кустарнике, прополз через орешник и постоял в высокой траве, проверяя, не грозит ли откуда опасность.

Человек, как всегда, сидел в своем плетеном ивовом кресле. На этот раз он не корпел над корректурой, а начищал какой-то железный предмет и громко урчал «Ревет и стонет Днепр широкий». Собака сидела рядом, следила за его занятием и подхалимски кивала — дескать, понимает и одобряет занятие хозяина. А занятие было не бог весть какое загадочное или философское: оно заключалось в том, чтобы навести блеск на железную штуковину. Сочтя наконец, что она достаточно блестит, человек несколько раз протащил через ее отверстие железный шомпол, как в трубу посмотрел в нее на небо и похвалил сам себя. Потом несколько раз прицеливался — то на шоссе, то на невидимого ежа, то, повернувшись кругом, на дымовую трубу собственного дома. Заметив, что хозяин прицелился, собака, заливаясь лаем, мчалась к цели. Человек окриком останавливал ее или заставлял повернуть назад.

Устав целиться в воображаемые мишени, человек вернулся к своему креслу, нежно похлопывая железную штуковину и похваливая то ее, то себя с помощью турецких восклицаний. Когда же турецкие восклицания иссякли, он перешел на болгарский, называл штуковину «кабаноубивцем», «разбойником» и тому подобное. Собака восхищенно взирала на хозяина, барабанила хвостом по земле, временами тявкала — награждала его собачьими восклицаниями.

Столь старательно начищенная железная штуковина, осыпаемая ласковыми кличками «кабаноубивец», «разбойник» или «хулиган», была ружьем марки «винчестер», изделием знаменитой бельгийской фирмы, которая в былые, колониальные времена выполняла заказы самого министра колоний. А человек с винчестером был писатель Э. С. Еж того не знал, его заботило одно: как бы не грянула откуда опасность, как бы незаметно пробраться через сад, заросший полевой гвоздикой. Из дома вышла женщина, она несла на металлическом подносе чашку дымящегося кофе. Человек, ласково обругав кабаноубивца, проурчав «Ревет и стонет Днепр широкий», постепенно перешел на «Как прекрасен этот мир». Собака, заметив хозяйку, двинулась ей навстречу, а потом пошла за ней следом, но то и дело оглядывалась на орешник: близился тот час, когда обычно появлялся ежик, собака искала его взглядом, принюхивалась, но ветер дул с противоположной стороны, и почуять запах ежа было невозможно.

— Нечего высматривать ежа, Джанка, — говорил Э. С. собаке. — Не понимаешь разве? Как только лягушки заквакают, его тянет к ним. Сиди возле меня и не приставай к человеку!

Еж приник к земле. Человек, плетеная мебель, собака, поднос, сверкавший под лучами закатного солнца, — все исчезло; женщина тоже, только ее волосы плыли над зеленой травой. Еж весь обратился в слух. Он слышал мягкие шаги невидимой женщины по траве, еще более мягкую поступь собачьих лап, насвистывание человека. Все запахи были спокойные, знакомые, никакой тревоги не ощущалось в воздухе, даже ветер ступал на цыпочках и еле-еле раскачивал цветущую гвоздику. Это был даже не ветер, а просто чуть более прохладный воздух, лениво перемещавшийся с горы Витоши в долину. Черный жук прополз мимо ежа, он двигался зигзагами и сердито ворчал себе под нос — не то потерял что-то и теперь пытался найти, не то кто-то его обманул.

Когда жук удалился, с другого конца сада донесся щелчок. Подняв голову, еж увидел, что человек закуривает. Рядом сидела собака и заглядывала ему в глаза. Удобный момент для того, чтобы пересечь сад. Еж пригнулся и двинулся в путь. Он не видел ничего, кроме травы и еле различимой тропки. Но не успел он нырнуть в траву, как раздался гулкий металлический звук. Еж остановился, по телу его пробежала дрожь, иголки встопорщились от возбуждения. Он хотел привстать, взглянуть поверх травы, узнать, что это за металлический звук, но трава была чересчур высокая, кроме крыши дома и горы вдалеке, зверек ничего не увидел. Звук повторился, настоящий металлический звук, — еж выгнул спинку и вобрал его всем своим существом, без остатка. Что-то в нем завертелось, как будто чья-то невидимая рука заводила невидимую пружину, и наш путник вот-вот закружился бы вокруг собственной оси, но металлического звука там, за травой, больше не было слышно. Вместо него раздался голос человека, он что-то говорил жене, произносил слово «жажда», жена тоже несколько раз произнесла это слово, пожелав этой жажде сгинуть навечно, и без особой радости — еж чувствовал это по ее шагам — направилась к дому, а муж вдогонку предупреждал ее, чтоб не слишком разбавляла его любимый напиток, поменьше разговаривала и вообще соблюдала осторожность, потому что им сейчас овладел бунтарский дух. И в доказательство того, что бунтарский дух овладел им, забарабанил пальцами по плетеному столу и зарокотал «Ревет и стонет Днепр широкий». Однако, хоть он и напускал на себя свирепый вид, настроение у него было преотличное.