Избранное - [51]

— Что же мне делать?

— Во всяком случае, это нехорошо. В другой раз так не поступай. Придумай предлог и приходи к нам.

На другой день в открытое окно кто-то бросил на рояль букет. Мумица даже подскочила от радости, а сестры мертвенно побледнели.

— Сейчас же выброси на улицу!

— Не выброшу!

— Ты знаешь, кто его бросил?

Мумица залилась краской.

— Нет.

— Это тот.

— Если ты сию минуту не выкинешь букет, то мы сами сделаем это, когда он пойдет мимо.

Но Мумица еще крепче сжала цветы и решительно заявила:

— Не дам.

— Что-о?

— Ах, вот как! Ты вздумала упрямиться?.. Так и ты его… возможно ли это?

Разгневанные сестры, схватив ее за руки, притянули к себе, но тут Мумица вдруг отвернулась и расплакалась.

— Ну и что же здесь дурного? Ведь и другие девушки дружат с молодыми людьми. Потому и выходят замуж. И я выйду за него.

— И это ты делаешь у нас за спиной? Стыдись! Будь наша бедная мама жива, она бы сейчас плакала.

И все три дружно разрыдались.

— Он тебе уже объяснился в любви и сделал предложение?

— Нет… Пока еще… нет, — глотая слезы, ответила Мумица, — но сделает, я знаю.

С этого дня слежка за Мумицей усилилась. Но любовь хитра и изобретательна. Влюбленные нашли новый способ общения. Как они договорились, это так и осталось тайной, главное было в том, что Мумица вырезала своим бриллиантовым перстнем кусочек стекла в окне и прикрыла отверстие подушечкой, под которой каждое утро и вечер появлялись новые письма.

Однажды Мумица храбро объявила, что в воскресенье Матич придет просить ее руки, и тут же добавила, что, если они его отвергнут, она убежит — вот уж будет скандал! — а если ей помешают убежать, то тем самым только вгонят в чахотку и доведут до могилы. И пусть тогда льют слезы и раскаиваются, сколько их душе угодно. Она-то уж не воскреснет. Бр-р-р!

Общий ужас, рыдания до нервных спазм, упреки — черная неблагодарность! — и снова слезы.

После этой сцены Мумица ушла в себя, и никакими силами нельзя было вытянуть из нее ни единого слова. Перевернули весь дом в поисках тайника, допросили служанку, заподозрили всех соседей и друг друга и устроили совещание, затянувшееся до поздней ночи, на котором пришли к заключению, что пора вмешаться, если они хотят счастья своему ребенку. Уж так и быть, они примут Матича, со временем изучат его характер и тогда, если он окажется не лучше других, Мумица сама отречется от него, а потом ее отправят на время в село к родственнице, и она его совсем забудет.

В воскресенье сестры, настроив себя на воинственный лад, заняли боевые оборонительные позиции в трех креслах. Сначала прибыл букет, который тут же был переправлен в спальню, где запертая на ключ Мумица, прижимая руки к груди, считала минуты, оставшиеся до того, когда ей надлежало ринуться в бой и встать между воюющими сторонами, чтобы решить исход сражения. Время тянулось томительно долго, и, будучи не в силах выносить подобное испытание, она выпрыгнула через окно в коридор, подкралась к двери, ведущей в гостиную, и, забыв про двадцатилетнее благонравное воспитание, прильнула глазом к замочной скважине и стала подсматривать.

Матич явился облаченный во фрак, который сковывал его движения, словно панцирь. Его круглое, пышущее здоровьем лицо, оттого ли, что он гладко выбрился, или от волнения, было совсем белым.

Он говорил спокойно, но в его голосе слышались нотки, ясно говорившие, что вся эта церемония нагоняет на него смертельную скуку. С трудом подбирая слова, он сказал, что цель его визита им, очевидно, известна. Он пришел просить руки Мумицы. «Вот так штука! — подумал вдруг он. — Ведь в столь торжественный момент следовало бы называть ее полным именем». А оно, как нарочно, вылетело у него из головы.

Катарина, как было заранее условлено, дрожащим голосом ответила, что его поступок удивляет ее, что Мумица еще ребенок (тут Матич едва удержался, чтоб не рассмеяться), что мысль о ее замужестве им еще и в голову не приходила и они не могут отдать свою сестру человеку, чей характер и взгляды на жизнь и на брак им неизвестны. Они должны как следует изучить его, а на это требуется время.

Матич начал заметно нервничать. Он был человек деловой и не терпел ни малейшего отлагательства в осуществлении принятых им решений.

— Помилуйте, что же тут еще узнавать? Вы же знаете, кто я такой, кто мой отец, чем я буду заниматься. Мумицу я люблю, она меня тоже, я прошу только ее, ни денег, ни другого приданого мне не нужно. Так к чему же усложнять такие простые вещи?

Катарина и Вукосава воззрились на Ангелину, которая, по их общему мнению, унаследовала отцовский ум.

Та поджала свои и без того тонкие губы и тоном глубочайшего презрения заговорила:

— Так, так. А продумали ли вы как следует, что такое брак, какие обязанности он налагает, сколько требует нравственных сил, серьезности и ответственности? Достаточно ли вы тверды духом, чтобы нести ответственность за счастье другого, такого чистого существа? Нет, нет, сударь, жизнь — вещь очень серьезная.

— О господи! Но ведь я, кажется, не молокосос какой-нибудь!

— О, пардон. Вот видите, какой вы горячий. А знаете ли вы, что основой брака является терпение? Может быть, вы сейчас решились на брак точно так же, как решаются на какую-нибудь тяжбу, исход которой заранее неизвестен. Но мы, сестры, заменяющие ей и отца и мать, не можем поступить так легкомысленно и отдать ребенка в руки незнакомого человека. Нет, мы должны хорошо узнать вас, прежде чем дать свое согласие.