Избранное - [47]

Теперь она невольно стала замечать, что служанки часто оживленно о чем-то шепчутся, но при виде ее сразу замолкают. Она начала задумываться над тем, что значат все эти разговоры приятельниц о верности мужей.

Ее мучили подозрения, но поговорить обо всем с мужем не хватало духу.

И тем больше мучений доставляла ей Гина. Она боялась лишний раз взглянуть в окно, так как была уверена, что непременно увидит ее. Даже в толпе на рыночной площади Иванка ловила ее горящий взгляд, пристальный и в то же время униженный и подобострастный. Встретившись с ней на улице, Гина всегда вежливо здоровалась: «Целую ручки, госпожа!» — а в глазах ее и в голосе чувствовалось ожидание, и это все сильнее тревожило Иванку. Не помогла и гордость: «Ах, боже мой, что мне за дело до какой-то цыганки!»

Наконец Гина как-то окликнула ее на ярмарке:

— Целую ручки, госпожа! Неужели вы так и не возьмете меня? Уже нашли кого-нибудь?

Она стояла перед Иванкой, опустив глаза и комкая в руках белый платок. Лицо ее, хмурое и печальное, выражало вместе с тем какое-то дикое упорство. Жена Бикара побледнела и раздраженно тряхнула головой.

— Что вы мне надоедаете? Я же сказала, что не возьму вас. И вообще я не держу в доме цыганок.

Вся дрожа от волнения, она прибежала домой и, выплакавшись, решила просить мужа избавить ее от этой напасти. Но он вернулся домой поздно, усталый, лег на диван и позвал к себе детей, чтобы раздать купленные на ярмарке подарки, и вся решимость ее исчезла. Она ничего не сказала мужу, и он так и не узнал, что творилось в ее душе и что происходит между ней и Гиной.

Наутро доктор уехал на несколько дней в степь, а жена его получила по почте письмо из города, в измятом конверте, с адресом, написанном каракулями. Она почувствовала, что за этим кроется какая-то грязная история, и сначала хотела порвать письмо, не читая. Но любопытство одержало верх, и она вскрыла конверт. Письмо было в каких-то пятнах и написано с ужасающей безграмотностью. Гласило оно следующее:

«Милостивая Госпожа

Вы вчера меня обидели и попали прямо в сердце а я от вас этого не заслужила потому что я вас берегла хоть вы этого не заслужили потому что если бы я захотела вы бы больше не вернулись в этот дом потому что Господин меня любили и жили со мной и это знают все а я хотела вас спасти от людей и служить вам как царице и заткнуть им всем рот а вы меня презираете что я цыганка а раз я цыганка я знаю что делать и знайте что я вас прокляла к поцыгански заколдовала и вас живьем черви съедят а Господин вас бросит и я при вашей жизни войду в дом и буду Госпожа.

Гина Коломпарова, цыганка.

Если вы это письмо покажете Господину я знаю что он меня убьет но и он пойдет на каторгу и ваши дети будут нищие».

Иванка, собрав последние силы, дважды прочла это послание, скомкала его и упала без чувств. Служанки нашли ее на полу. Они уложили ее в кровать, захлопотали вокруг нее, но не могли разжать ее руку. Очнулась она уже в постели и сразу же спрятала письмо под матрац.

Утром ей стало лучше. Она стыдилась своей слабости. Страх поборол в ней злость и тоску, и она заперла письмо в свой письменный столик и приказала никого не впускать к себе. Она то и дело поглядывала в окно, но не замечала там ничего подозрительного.

Часов в двенадцать в комнату вбежал сынишка с букетом полевых цветов и запиской.

— Это мне дала одна тетя, очень красивая. Она вся заплаканная и хочет о чем-то тебя попросить, и велела передать тебе привет и вот это письмо. Я ее спрашивал, почему она плачет, а она все плачет и говорит: «Прости меня». Вон она, стоит у ворот.

Иванка вскочила, выхватила у него букет и швырнула его на пол, потом смяла записку и бросила ее в угол.

— Как ты посмел взять у нее цветы?

Испуганный мальчик расплакался:

— Ой, мамочка, я же не знал!

Мать замолчала, заставила себя успокоиться, вытерла сыну слезы и поцеловала его.

— Ну, иди в свою комнату и будь умником. Мама больше не сердится.

Потом она подняла с полу записку и, вся дрожа, стала ее читать:

«Милая золотая Госпожа простите меня а что я вчера написала неправда чтоб мне ослепнуть неправда простите меня несчастную глупую неправда а Господин на меня и не смотрели а вы такая красавица и хорошая а я простая цыганка простите меня и не верьте что я вас прокляла и ваших деток дай им бог здоровья на радость отцу и матери а и если б прокляла бог бы не послушал такую грешницу а я и не умею колдовать это только глупый народ думает что мы цыганки умеем а мы не умеем и сами не верим но раз люди просят и платят гадаем а я никогда этого не делала чтоб у меня руки отсохли и прошу вас допустите меня к себе и еще раз не бойтесь и не презирайте меня я больше вам никогда на глаза не покажусь и уеду из этого города куда глаза глядят только перед этим хочу вам поцеловать руки и ноги и услышать что вы меня простили а если вы меня не пустите к себе я себя убью у ваших дверей клянусь богом прошу вас целую ваши ручки.

Гина».

Женщина в комнате встала и взглянула в окно. У ворот, сиротливо прислонившись к ограде, стояла Гина и остановившимся взглядом смотрела куда-то на дорогу. Услышав стук открываемой рамы, она обернулась и с плачем ударила себя кулаками в грудь.