Избранное - [102]

— Ну что, Мица, есть еще на кочках чибисиные яйца?

Мица выпятила губы и отвернулась; капелька пота соскользнула у нее с губы и покатилась по подбородку, оставляя темную борозду на толстом слое белил.

— Что это ты с девушкой на выданье такие разговоры разговариваешь! — вмешался отец. — Иди, Мица, гуляй и не забудь подойти к госпоже и к барышням, пусть посмотрят, какая ты стала красавица!

— И как они только добираются до города и обратно в этих панцирях!

— Ну, ты прямо как в Париже родился! Кто побогаче, приезжают в город в колясках, на мягких подушках. Неужели не помнишь? Как воскресенье — по всем дорогам тянутся коляски одна за другой, будто свадьбы. И в каждой на заднем сиденье, на вязаных накидках сидят бабы, накинув от пыли верхние юбки на головы, как турчанки. А девушки победнее, вроде Мицы, приходят пешком, в будничном платье, таща на голове узел с праздничным нарядом. Идут босиком, перекинув через плечо связанные шнурками ботинки. А прихорашиваться начинают у трактира «Павлин», что стоит у городской заставы, моют ноги, умываются, мажутся белилами и румянами и переодеваются, помогая друг другу застегивать пряжки и держа друг перед другом маленькое зеркальце.

Душко отказался пойти с отцом выпить пива — это значило снова показываться знакомым, и, усталый от жары и от нахлынувших воспоминаний, вернулся домой еще до полудня. У ворот он столкнулся с Мицей и шутя преградил ей путь.

— Ты куда? Разве с нами обедать не будешь?

— Спасибо, я в «Павлине» платье оставила. Дайте пройти.

— Да постой. Я тебя даже и не разглядел как следует. — И он взял ее за подбородок.

Белила уже совсем растаяли, и на носу проступили знакомые веснушки. Душко усмехнулся: «Ну, теперь я тебя узнал!»

Мица стояла не двигаясь, только улыбалась смущенно.

— Сколько же тебе лет?

— Шестнадцать!

— Вот это да! — Он схватил ее за руку, но ладошка Мицы в его руке даже не шевельнулась, осталась деревянной, как ручка зонтика. — Замуж-то еще не собираешься, ведь не спятила же ты?

Она только чуть дернула плечом, не изменив выражения лица даже тогда, когда он дружески похлопал ее по спине.

— Ну что же, Мица, до свидания.

— До свидания.

«А она была бы недурна, если бы так не вырядилась! — подумал Душко. — Стоит как пень, будто и не девушка! Подать себя не умеет! Наверное, скинет с себя все это и останется красная, словно ободранная, да изжеванная, как мятая рубашка».

Дня через два Душко поехал с отцом в имение посмотреть, все ли готово к жатве. Коляска легко катилась по дороге, выложенной жженым кирпичом, ветер приносил запах посевов, а впереди, насколько хватал взгляд, шуршали тяжелые колосья, потрескивая, как корка свежеиспеченного хлеба. Все нивы вокруг казались необыкновенно густыми и высокими, а знакомые хуторки по дороге совсем утопали в поднявшихся за три года кустах и фруктовых деревьях. Далеко впереди кто-то гнал пару волов. Солнце сверкало на Их гладких рогах, и пыль, поднятая ими, создавала вместе с солнечным блеском пурпурный ореол, в котором обыкновенные волы казались громадными, необычайно красивыми мифическими существами. Метрах в ста перед имением Душко привстал в коляске и с удовольствием отметил границу своих владений. Вот и живая изгородь, и ров, и мост через него, а вот и ворота.

Два больших белых пса с душераздирающим лаем бросились на забор, а за ними, что-то крича и швыряя в собак комья земли, выскочила женская фигурка в красном.

— Да выходите, не бойтесь! — кричала со смехом Мица и, когда Душко слез с коляски и пошел вслед за отцом, уже шагавшим по посыпанной галькой дорожке, добавила задорно: — Вот, и собаки не узнают, значит, верно, что вы от нас отвыкли!

Душко замахнулся на нее, но она ловко увернулась, не переставая смеяться.

— Ишь, чему научился в Вене!

Мица была босиком, в короткой юбчонке из красного полотна в белую полоску, в льняной рубашке с короткими узкими рукавами и красной безрукавке, едва сходившейся у нее на груди. Она вся обгорела на солнце, кожа на лице и на руках была свежая, молодая, тугая и гладкая. В черных глазах под сросшимися бровями сверкали золотые искорки, вокруг носа шаловливо прыгали веснушки, точно кто-то шутя бросил ей в лицо горсть чечевицы; приоткрытые губы были крупные, мясистые, с насмешливо приподнятыми уголками. А этих передних зубов он вообще не помнил. «Не выросли же они у нее только теперь!» — думал молодой человек, разглядывая ее чуть желтоватые, большие и широкие, редко посаженные зубы, созданные явно для того, чтобы есть жесткое мясо, а не нежные фрукты, которые некоторым юношам кажутся единственной пищей, достойной молодых девиц. Мица не замечала, что Душко ее разглядывает, она сама его разглядывала, и ее смешило, что он ведет себя, как настоящий господин. Сейчас и она припомнила их совместные детские приключения, и ей хотелось подразнить его чем-нибудь самым смешным — как она прямо на нем чинила его разорванные брюки, нещадно коля его иголкой, или как они вдвоем увязли по пояс в болоте, разыскивая подстреленную утку.

Старый Йосим, подойдя и поздоровавшись с молодым господином, прикрикнул на дочь:

— А ну, брысь отсюда, как тебе не стыдно, черномазая, как цыганка, выскочила к господину. Иди умойся и приведи себя в порядок!