Избранное - [45]
— Эй! Вы куда? — окликнул его Андраш.
Грубый оклик оскорбил учителя. Только этого не хватало! Да еще в присутствии мерзкого приказчика, который и так обнаглел сверх меры.
— Хочу посмотреть, как живут батраки, — остановившись, ответил он.
— Не советую.
— Почему?
— Не ходите. — Лицо Надьреви выразило насмешку и удивление. — У них только вонь да блохи. Если подцепите насекомых, дома беды не оберешься.
Сдавшись, учитель поплелся обратно. Ему уже наскучил осмотр хутора. Но они еще прохаживались по двору; Андраш, как всегда, шел впереди. Крофи, беспокойно озираясь, вынул карманные часы, словно торопился куда-то или желал напомнить, что барину пора домой. Но Андраш, продолжая прогулку, тащил за собой всю свиту, а потом вдруг, точно по велению судьбы, направился к сарайчику. Остановившись у двери, сказал:
— Надо оштукатурить здесь стены.
— Слушаюсь, Варга! Куда задевался этот старикашка!
Тут из сарайчика донесся вдруг болезненный стон.
— А это еще что? — Андраш с изумлением оглядывался по сторонам.
Кто-то продолжал стонать; можно было даже разобрать слова:
— Ой-ой, умираю, выпустите меня.
— Что вы опять натворили? — пронзил взглядом Андраш приказчика. — Откройте дверь.
Варга куда-то запропастился; Крофи, онемев, застыл на месте, будто не ему приказывал барин.
Андраш сам открыл дверь. Переступил порог, следом за ним Надьреви. В углу, скорчившись, сидел на кадке цыган и стонал.
Молодой граф подошел к нему.
— Постоянно крадут дрова, смею вам пожаловаться, — не дожидаясь больше вопросов, пробормотал Крофи. — В лесу. Лесничий поймал этого вора и привез сюда. Я еще не отпустил его, потому как…
— Ой-ой! — стонал Шуньо.
— Тише, хватит стонать, — сказал Андраш цыгану. — Ну, а откуда взялись эти раны?
Молодой граф посмотрел на воспаленный шрам, изуродовавший лицо цыгану, и поднял его связанные руки.
— Дрался, прохвост, нападал на меня.
— На вас? Не на лесничего?.. Развяжите ему руки.
Наклонившись над цыганом, приказчик стал распутывать крепко запутанную веревку. Шуньо взревел от боли.
— Разрежьте ее! — закричал Андраш.
Крофи вынул из кармана складной нож, но Надьреви, опередив его, перерезал веревку на руках и ногах цыгана. Вздохнув с облегчением, Шуньо расправил затекшие члены.
— Руки у него все в крови. Все в ранах. Зачем его связали? Кто этот лесничий?
— Цыган дрался, изволите видеть, и пришлось его связать, чтоб не сбежал.
— Кто его связал?
— Лесничий, изволите видеть, по рукам, а Варга по ногам.
— Конечно, по вашему приказанию.
— Отпираться не буду. Пришлось, чтобы передать его жандармам…
— Вы заявили уже в жандармерию?
— Нет еще, не взыщите, всего полчаса, как мы его поймали.
Голос приказчика дрожал, замирал на конце фраз.
— Вызовите лесничего.
— Не могу, не прогневайтесь, это Иштван Пушкаш, сейчас он в лесу.
— Пошлите за ним. Тотчас. Я устрою ему очную ставку с вами.
Крофи ушел, чтобы послать кого-нибудь на лошади за лесничим. Выйдя во двор, он позвал работавших в хлеву батраков:
— Ямбор, Карика-а-аш!
— Не зовите их! — закричал на приказчика Андраш. — Так долго ждать я не намерен, не то…
— Ужасно! — вздохнул Надьреви.
— Это господин приказчик… — жалобно тянул Шуньо.
— Чем провинился? Рассказывай! — обратился молодой граф к цыгану.
— Мелкий хворост собирал, ваше сиятельство, валежник…
— Он воровал! — вмешался Крофи.
— Молчите! Говори ты. Воровал?
— Я собирал мелкий хворост…
— Кто связал тебя?
— Господин Крофи приказал лесничему. К лошади распорядился привязать меня господин приказчик, к конскому хвосту.
Андраш снова пронзил взглядом Барнабаша Крофи. Пришел Варга; сняв шляпу, остановился в дверях. Собралось несколько женщин и ребятишек.
— В жизни ничего подобного не слыхивал, — возмущался Надьреви.
— Я просил господина приказчика… Чуть не окочурился я.
— Принесите в тазу или в ведре чистой воды, — распорядился Андраш. — Надо промыть и перевязать ему раны. И какое-нибудь чистое белье. Любое чистое тряпье. Только чтобы было чистым!
Две женщины побежали домой.
— Вы нескладно врете при каждом слове, — накинулся молодой граф на Крофи. — Так или иначе выяснятся все обстоятельства. Расскажите по порядку, как было дело. Кто поймал цыгана?
— Я… не осудите, пожалуйста. Только для того, чтобы передать его…
— Это меня не интересует. Отвечайте лишь на вопросы. Значит, вы его поймали. Хотели сюда привезти. Кто его связал?
— Лесничий Пушкаш.
— По вашему приказанию?
— Да.
— Потом вы, конечно, распорядились привязать его к конскому хвосту.
— Он не хотел идти, изволите видеть. Повалился на землю, и мы не могли с ним справиться. Но мы не обижали его.
— Разумеется. Это и видно, — вставил Надьреви.
— Потом вы привезли его сюда, заперли в сарай. Долго собирались вы его здесь продержать? Что вы вообще намеревались с ним делать?
— Только до прихода жандармов, не взыщите, пожалуйста.
— До прихода жандармов. Из-за двух-трех сухих веток… Где же наконец вода?
Принесли и воду, и чистое тряпье. Одна из женщин обмыла и перевязала Шуньо окровавленные руки.
— Надо бы показать цыгана врачу, — шепнул Андрашу Надьреви.
— Это уж его дело, — довольно равнодушно отозвался молодой граф.
— Не мешало бы составить судебно-медицинский протокол, — пробормотал Надьреви.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.