Избранное - [44]
— Вот мышка! А там еще одна. И там! — воскликнул Надьреви, с улыбкой глядя на мышей.
— Здесь их полным-полно. Хватило бы на два миллиона кошек… Да что я говорю, их вообще не истребишь.
— Тем более напустив на них кошек, не так ли?
— Да я это так сболтнул о кошках.
— Понимаю. Трудно представить, как два миллиона кошек стали бы пожирать мышей. Мерзкие животные.
— Да, мерзкие. Я тоже ненавижу мышей.
— Я имел в виду кошек.
— Кошек? Почему кошки мерзкие? Полезные животные, изволите видеть.
— Мерзкие, потому что истязают мышей.
— Ну и пусть истязают. Мыши того и заслуживают.
— Неужели вам это нравится?
— Честное слово, нравится, — засмеялся Крофи. — И смотреть люблю. Меня это очень потешает. Иных людишек тоже не мешало бы отдать на растерзание какой-нибудь огромной кошке. Ленивого батрака, бездельника, обманщика и вора. Она бы укусила паршивца, потом отпустила его; поймала и вдругорядь укусила; так, слегка, чтобы охромел.
Приказчик смачно захохотал; слова свои сопровождал он жестами, подражая кошачьим повадкам, видно, чтобы поддразнить учителя.
Наблюдая за Крофи, Надьреви хотел было сказать ему: «Да вы больны». Но промолчал. Покинув приказчика, подошел к Андрашу.
— Поедем и на молотьбу? — спросил у него молодой граф, посмотрев на часы.
— Не стоит. Молотьбу я видел. Лучше заглянем на хутор.
— На хутор? — вмешался Крофи. — Там же, господин учитель, нет ничего интересного.
Андраш закурил. Предложил сигарету учителю, но тот отказался, и они постояли немного молча. Наконец молодой граф направился к коляске, сел на козлы. Надьреви и Крофи тоже подошли к фаэтону.
— Садитесь же, — обратился Андраш к учителю.
Приказчик тут же попрощался, вытянувшись в струнку. Но молодой граф приказал ему:
— Вы тоже поедете с нами.
Крофи слегка помедлил. Не мог придумать отговорки. Потом побежал к своей лошади, которая стояла привязанная к колесу локомобиля. Отвязав ее, поскакал за коляской, которая уже катила к хутору.
— Посмотрим убойный скот, — сказал Андраш. — Знаете, что такое убойный скот?
— Знаю, который откармливают на убой.
— Действительно знаете. Не путайте: убойный скот и убойный выстрел. А что такое убойный выстрел?
— Поражающий насмерть.
— Ну что ж, для горожанина неплохо.
— Я не совсем горожанин.
Хутор представлял собой ряд строений, группировавшихся четырехугольником вокруг большого двора. Постройки окружал ров, пересеченный двумя дорогами. Вдоль рва росли вязы, акации и тополя, увенчивая хутор красивой зеленой кроной. На отшибе, шагах в двухстах, в густой поросли невысоких тополей стоял господский дом, похожий на маленький замок.
Как только коляска подъехала к хутору, Надьреви с первого взгляда определил, какая постройка отведена под скотный двор, какие под крестьянские жилища. Он не ошибся. В большом высоком длинном здании с крепкими, очевидно, кирпичными стенами, находился скотный двор. В низеньких, закопченных, похожих на острог лачугах с маленькими окошками ютились батраки. Для этого, правда, не нужно было особой смекалки, потому что в дверях батрацких домишек то появлялись, то исчезали женщины, дети.
Андраш и Надьреви в сопровождении приказчика зашли на скотный двор. Привязанные к яслям в два ряда, стояли там быки и коровы. В Топусте круглый год занимались откормом скота. Выбракованных волов и яловых коров кормили главным образом свеклой и сечкой, а теперь, в конце августа, пока свекла не созрела, одной сечкой.
Сначала все трое молча шли по залитому асфальтом проходу. Но вскоре Крофи стал жаловаться на каких-то злоумышленников:
— Яловых коров, сдается мне, доят батрачки. Я уже давно слежу, но никого не удалось покуда поймать с поличным.
Молодой граф пропустил его слова мимо ушей. Словно и не слушал приказчика, который продолжал:
— Тоже убыток, изволите видеть. — Тут Андраш остановился и с любопытством посмотрел на него. — Ведь если яловую корову доят, то она плохо прибавляет в весе. Понапрасну переводим мы дорогие корма.
Надьреви, засмеявшись, выжидательно поглядел на Андраша. А тот сказал поучительно:
— С хозяйственной точки зрения господин приказчик прав. Но мне он зря жалуется. Я ведь не помогу ему ловить воров.
— А может быть, устроить небольшое расследование? — насмешливо предложил учитель.
— Не в том дело, изволите видеть, — вскипел Крофи. — Дойка убойных коров запрещена. А они ночью доят, негодяи. Я уж не раз вставал по ночам и ходил, проверял…
— И не удалось поймать злоумышленника, не так ли? Не удалось кошке поймать мышку, — пробурчал Надьреви.
Андрашу понравилось, что учитель пикируется с Крофи.
— Не в том дело, изволите видеть! — все больше вскипал приказчик и прибавил срывающимся, петушиным голосом: — Да поймай я хоть одного, он у меня не опомнится до второго пришествия.
Этаким «культурным» выражением он хотел угодить молодому графу. Но тот больше не слушал Крофи, — с него было достаточно; он пошел к двери, а за ним вынуждены были последовать прочие. Они вышли на улицу. Двери и окна батрацких домов, расположенных напротив скотного двора, были залиты солнечным светом. Возле одного крыльца собралось несколько пестро одетых женщин и ребятишек. Надьреви захотелось уйти куда-нибудь от молодого графа, и он решительным шагом направился к домику.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.