Избранное - [189]

Начал обходить старейшин кварталов от Аттарина до Курмуса, от Рас—Тина до Мухаррам–бека. Каждый раз, когда упоминал Сайеда Сайеда Рахими, следовал вопрос:

— Кем он работает?

— Не знаю о нем ничего. Известно только, что он знатный человек, и вот его снимок тридцатилетней давности.

— А зачем разыскиваешь его?

— Просили найти. Он старый друг моего отца. Удивленные взгляды.

— А ты уверен, что он жив?

— Да ни в чем я не уверен.

— А почему ты думаешь, что он в Александрии?

— Просто надеюсь, не более.

Последняя фраза прозвучала словно удар о глухую стену.

— Нет. Такой у нас никому не известен.

Глаза устали от изучения встречных лиц. Он потерял счет времени. Даже не заметил, что уже осень на дворе. Очнулся, когда попал под внезапно хлынувший дождь. В этот момент он находился на набережной. Бросился бежать, чтобы укрыться в отеле «Мирамар». Глянул на небо. Туча, как ночная тень, отрезала часть полуденного света. Внезапно он услышал приветливый голос:

— Иди сюда. Поздоровавшись, он сел рядом с ней.

— Я не смогла вовремя выразить тебе соболезнования, но надеялась, что ты посетишь «Каннар» рано или поздно.

— Разве я не в трауре?

— «Каннар» — подходящее место для скорбящих. Кстати, все интересуются, куда ты пропал.

Дождь прекратился. Он решительно поднялся, извинился, сославшись на неотложные дела. Она тоже встала и тихо сказала:

— Скажи мне, если у тебя с деньгами туго.

О боже, неужели снова начали распускать про него слухи? А она добавила тоном соблазнительницы:

— У такого, как ты, в деньгах недостатка не будет. Было б только желание.

Он холодно попрощался с ней еще раз, пожав руку, и вышел. «У такого, как ты, недостатка в деньгах не будет». Да уж, конечно. Только прими предложение стать сутенером. Этого и добиваются твои враги, а иначе — хоть сдохни. Но что дальше делать в Александрии?

Сабир зашел к хироманту, но тот ничего нового не сообщил. Посетил колдуна, святого шейха Зинди, в переулке Фараша. Сидел, сложив ноги по–турецки, в его полуподвальной комнате с наглухо закрытыми жалюзи. В сумеречном свете он ощущал струи благовоний. Шейх понюхал свой платок и склонил голову в раздумье. Потом произнес:

— Кто усердствует, тот достигнет.

Откуда–то со стороны Анфуши доносился шум морского прибоя.

— Ну–ну, неплохо для начала, — усмехнулся Сабир.

— Но путь будет долог, как зимние ночи.

Вот уж верно. День за год. А расходов — не счесть.

— И получишь требуемое — монотонно продолжал шейх.

— А что это «требуемое»? — нетерпеливо спросил Сабир.

— Оно ждет тебя.

— Знает обо мне?

— Ждет тебя.

Может, мать ему не все сказала?

— Значит, он жив?

— Слава Аллаху.

— А где его найти? Вот что меня интересует.

— Терпение.

— Нельзя терпеть до бесконечности.

— Ты в начале пути.

— В Александрии?

Шейх закрыл глаза и пробормотал:

— Терпение твое вознаградится. Сабир нахмурился.

— Вы мне ничего не сообщили.

— Я все сказал. — Шейх отвернулся.

Сабир вышел наружу под порывы осеннего ветра. По небу несло рваные темные облака. Шел и думал: шарлатаны да развратницы. Деньги гребут не считая. Придется продать мебель из квартиры, чтобы подготовиться к поездке в Каир. За время начавшихся мытарств он уже успел распродать ценные безделушки, чтобы поддержать завышенные расходы на жизнь. Теперь с отвращением думал о необходимости приглашать маклеров к себе в дом. Он отправился к «наставнице» Набавии, ближайшей подруге матери, — единственному человеку из этой среды, к которому он не испытывал ненависти.

Протягивая ему мундштук кальяна, она сказала:

— Я куплю всю твою мебель с удовольствием. Но почему ты уезжаешь с насиженного места?

— Решил пробивать себе дорогу в Каире, подальше от этой публики.

— Ах, бедная твоя матушка. Уж так любила тебя. Направляла сыночка, зарабатывала на все твое содержание.

Он понял намек.

— Я больше не гожусь для этой профессии.

— А что будешь делать в Каире?

— Да там один приятель обещал помочь.

Бусейма частенько говаривала, обнажая в улыбке золотые зубы:

— Наша работа только шибко гордых пачкает. Присоединяйся, сынок.

Сабир в раздражении сплюнул в большую курильницу, источавшую запах индийских благовоний.

* * *

Он смотрел на Александрию. Где–то прогремел, сотрясая землю, поезд. Город виделся ему как скопище призраков, погруженных в сумеречный сон под гигантским зонтом туч. Холодный воздух, насыщенный запахами начинающейся осени, гуляет по его элегантным полупустым улицам. Он прощался с городом, с матерью, с воспоминаниями, которым минуло четверть века. Простился глубоким вздохом сожаления.

А что, если ты все–таки оставил того, кого ищешь, в неведомом тебе уголке Александрии, не добрался до него? А кто даст гарантию, что в Каире тебе повезет больше, чем здесь? Сколько волн в море? Сколько звезд на небе? Удивительно, до чего же далек ты от него — кровь от крови, плоть от плоти его. И что удалило его из твоей жизни, как не слепая страсть, которая вырвала тебя из отцовских объятий, чтобы родить тебя в борделе. Когда он, бывало, спрашивал ее об отце, она неизменно отвечала: «Он был крупным чиновником, уважаемым человеком. Но умер в расцвете лет». А где же его родные? Или у него их не было? «Не знаю, есть ли у него семья». Долгое время Сабир думал, что, возможно, родился от какого–то проходимца. И вот остался один, без роду без племени…