Избранное - [18]

Однако со старыми привычками люди еще не могли расстаться. Бывало, запаздывали с севом, а то посеют, а семян не заборонят; случалось, на общем собрании вынесут решение сеять табак или рапс, а потом рожь посеют. Когда Саву Макавей, грозно вытаращив глаза, спрашивал: «Ты что делаешь?» — мужик простодушно отвечал: «Сею!» — «Что сеешь?» — «Рожь». — «А не ты обещался табак посеять?» — «Я». — «Так почему ж ты план посева культур нарушаешь?» — «Да просто из головы вылетело. Не серчай. На следующий год табак посею».

Иоан Поп со злобой смотрел на деревушку и ругался про себя. Кабы не эта несчастная деревушка, его комуна была бы украшением всего района. И по поставкам, и по севу, и по уборке — во всем Нима тянула их назад. Не слышать бы и вовсе про эту деревню.

Он повернулся к возчику, который сгружал дранку:

— Готово?

— Что я, лошадь, что ли!

— Так!..

Он уже хотел было втолковать возчику, как нужно разговаривать с председателем временного комитета, но раздумал: «Какой смысл кулаку растолковывать?» Чтобы успокоиться, он тоже принялся разгружать телегу, не преминув с гордостью про себя заметить: «Убежу личным примером».

Они уже кончали разгрузку, когда появился Саву Макавей в белых от пыли ботинках, тяжело опираясь на узловатую палку, словно проделал немалый путь.

— Ишь ты, вы все еще здесь…

— Здесь еще, здесь.

Под рыжими от махорочного дыма усами Иоана Попа мелькнула злорадная улыбка. Саву Макавей, который понял, что она означает, кашлянул, прочищая горло, поставил палку в угол и, принимаясь за работу, пробурчал себе под нос:

— Ладно, ладно. Что делать-то? Всяко случается, все мы люди… Лучше поздно, чем никогда.

Иоан Поп громко расхохотался, обнажая редкие пожелтевшие зубы. Женщины тоже засмеялись, хотя и не поняли, в чем дело. Иоан Поп захохотал еще громче и отпустил новую шутку:

— А знаете, мы ведь подходим друг к дружке! Два таких молодца и две такие красивые девушки.

Теперь всем стало весело, хотя откуда было знать женщинам, что несколько часов тому назад Иоан Поп и Саву Макавей ломали себе голову и так и этак, ища выхода. Женщины не были на партсобрании в Кэрпинише, где произошла небольшая перепалка. Причин для этой перепалки было много, но главной был этот клуб, где они оба теперь усердно разгружали доски и дранку.

Секретарь организации утемистов Тодераш яростно обрушился на собрании на Саву Макавея за то, что тот не помогает утемистам в Ниме. «Это же позор! — кричал он. — Во всем районе не случалось такого, в Ниме утемисты не платят взносов, не провели весной заседания ячейки, одним словом, ничего не делают».

Но Макавея это мало заботило. Он пекся о семенах, севе, осенней вспашке. И не в свое дело лезть не собирался.

Тогда Тодераш, удивив всех присутствующих, напустился на самого председателя за то, что тот забыл про клуб в Ниме, бросив его на произвол судьбы. Так прямо и сказал: «…бросив на произвол судьбы». Разве это порядок? Зачем тогда выбрали председателем?

— Ты меня не учи, как вести работу, я тебе в отцы гожусь, — твердил взъерошенный Иоан Поп.

— Правильно делает, что учит, — вступил в разговор Ион Чикулуй. — Было бы неплохо, если бы ты намотал на ус то, что он говорит.

— Как бы не так! Чтобы каждый молокосос в мои дела совался? Что же тогда с авторитетом председателя будет?

— Авторитет ты трудом заработаешь, а не словами…

И пошел, и пошел… Больше часу Ион Чикулуй только и делал, что продирал с песочком то Макавея, то Иоана.

— У меня сев… — попытался оправдаться Саву Макавей.

— Из-за посевной кампании и у меня клуб в Ниме вылетел из головы, — поддержал его Поп.

— Это не извинение. Мы коммунисты, а задача коммунистов не одна только посевная. Наша задача — общий подъем жизни народа. Ведь мы не чиновники.

После Иона Чикулуй стали выступать другие. Ни у кого не нашлось доброго слова. Макавей и Поп опустили головы и замолчали. Да и что было говорить? Против правды не пойдешь. Сеять-то сеяли, а вот поставки шли с трудом, совет еще не обеспечил комуну дровами, а клуб в Ниме просто курам на смех. Иоан Поп с грустью думал: «Только плохое они и видят. А кооператив? Такого налаженного, так хорошо снабженного, как наш, нигде нет. А свиноферма? Про все они забыли!» Но напомнить постеснялся. Все равно это не оправдало бы его в глазах товарищей. И он, сгорая от стыда, молчал.

— Бывает, товарищи, случается… Все мы люди… Но… даю вам обещание помочь. Лучше поздно, чем никогда, — забормотал под конец Саву Макавей.

С собрания они вышли вместе, разгоряченные, препираясь шепотом:

— И как это ты, Саву, не помог клубу?

— И это ты говоришь? Сидишь, как барин, за столом, выберешься к нам раз в месяц, спросишь: «Какой процент всхожести?» — и сразу: «Ладно, я поехал…»

— Ну-ну, будто уж так…

Так что неспроста улыбался и шутил Иоан Поп. Оглядев маленькими беспокойными глазками пятнистый, в заплатах дом, председатель уперся руками в бока.

— Завтра придет плотник, вставит рамы и починит крышу. К следующему воскресенью настелем пол и, если хватит досок, сделаем сцену, — сказал он.

Ана и Мариука бросились друг другу на шею, готовые плясать от радости. Глядя на них, Иоан Поп с гордостью думал: «И я на что-нибудь гожусь, смотри, как довольны». А Саву Макавей сказал про себя: «Уж больно он любит выхваляться! Про критику, видно, уже забыл».