Избранное - [25]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ветерок принес густой, пьянящий запах спелых груш и слив. Барнаба Саганелидзе остановил арбу у подножия холма Чиора и хмуро поглядел на фруктовые деревья, буйно разросшиеся в саду. Высокий забор из каштана зарос кустами ежевики и держидерева, образовалась плотная живая изгородь — и с дороги можно было увидеть только их верхушки. «А ведь все это было мое…» Сдвинув брови и дергая себя за длинный ус, Барнаба вспомнил иные времена.

…Когда отягченные плодами ветви начинают скрипя клониться к земле, около сада появляется кутаисский перекупщик Шалома Рижинашвили. Привязав к калитке свою тощую клячу (ребра ее можно пересчитать за версту), он хватает суковатую с комлем палку за тонкий конец — чтобы отбиваться от собак, и семенящими шажками вбегает в сад.

— Барнаба! — зовет Шалома не очень громко, чтобы собаки не услышали его голос раньше хозяина, иначе его кривым ногам — всю жизнь человек в седле — придется усердно поработать, унося от собачьих зубов своего обладателя. Услышав перекупщика, Барнаба спешит ему навстречу, но иногда собаки опережают его. Перепуганный Шалома мгновенно влезает на лошадь и до появления Барнабы, беспокойно ерзая в седле, упрашивает собак:

— Да отстаньте ж вы от меня! Ну чего вы остервенели? Я же с миром пришел к вашему хозяину!

При этом он посвистывает, щелкает языком и всячески упрашивает их, чтобы они не разъярились вконец и не стащили его с седла. Зато, укрывшись за надежной спиной подоспевшего Барнабы, Шалома сразу набирается храбрости и орет на собак:

— А ну! Только посмейте подойти, шавки проклятые, шакалье отродье! — потом как бы вскользь, просто для разговору, бормочет: — А я к Эремо заезжал — лошадь у него покупаю… Решил по дороге и к тебе заглянуть.

— Спасибо за память, мой дорогой Шалома! Рассказывай, как живешь, что нового в Кутаиси, — отвечает Барнаба и ведет гостя в беседку из виноградных лоз.

Кутаисские новости интересуют Барнабу не больше, чем торговца — лошадь духанщика. Но таково уж правило торговли: оба, избегая прямого разговора, делают вид, будто сошлись в этом саду совершенно случайно, вяло перебирают разные пустяки и ждут, у кого раньше иссякнет терпение.

Вечереет. Шалома боится ездить ночью и поэтому сдается первым.

— Разорила нас война, Барнаба! — начинает он издалека. — Совсем нет спроса на фрукты. Раньше наши евреи встречали крестьян у самой заставы на Орпирской улице и тут же разбирали весь товар. Ей-богу! А теперь хоть домой к ним привези — даже в окошко не выглянут! Нынче больше в ходу яйца и птица. Дата и Мосэ прямо-таки разбогатели — третью лошадь покупают!

Шалома жалуется, ноет и теребит свою огненно-рыжую, по пояс, бороду-то перебирает ее, то оглаживает, то, словно встряхивая, подденет снизу рукой.

— Верно, Шалома, говоришь, верно, — подхватывает рассерженный уловками торгаша Барнаба. — Жизнь вздорожала, народу хлеб нужен, на что ему фрукты да сладости! Кстати — хорошо, что ты напомнил мне о Дате. Увидишь его — спроси: почему он не показывается, зачем теряет задаток?

Шалома вскакивает, как ошпаренный:

— Какой задаток, уважаемый?

— Третьего дня он сторговал у меня фрукты. Мы договорились, он оставил задаток и куда-то пропал.

— Не ожидал! Ай, не ожидал от тебя, Барнаба! Разве так поступают почтенные люди? Разве мы с тобой не сговорились еще весной? А теперь ты пользуешься первым же случаем, чтобы зарезать меня! Или мои деньги — не деньги? Что они — без номера? Подписи, что ль, на них нет? Что ж ты — на Дату меня променял? — взволнованно тарахтит Шалома, обливаясь по́том.

Барнаба прячет усмешку в усах. Задаток! Да он уже полгода и в глаза не видел Дату Пичхадзе. Но это вранье сейчас необходимо: оно дает направление беседе, как русло дает направление водам реки. Шалома попался на удочку. Он рысцой обегает сад, тщательно оглядывает каждое дерево. Там откусит от румяного яблока, здесь съест подернутую сизой дымкой сливу, понюхает персик. Поспорив с хозяином и всласть поторговавшись, он наконец договаривается и уезжает. Перед отъездом он раз десять наказывает Барнабе:

— Ради бога, не забывай спускать по ночам собачек — как бы не разворовали наши фрукты.

А когда отяжелевшие от зрелых плодов ветви совсем пригнутся к земле, Шалома Рижинашвили приезжает снова — теперь чтобы увезти купленный товар.

Но однажды вместо перекупщика явился ревком — и не стало у Барнабы ни сада, ни фруктов… И никто не торговался с ним, забрали, и все.

Барнаба Саганелидзе опять вспоминает тот зловещий день — и перед его глазами встает Тарасий Хазарадзе. Это он первым вошел тогда в сад. Какое радостное было у Тарасия лицо в тот вечер! Как он шарил по всем уголкам сада, как по-хозяйски осматривал каждое дерево! Словно огонь охватывает Барнабу при воспоминании об этом — Тарасий Хазарадзе пошатнул прочные устои его жизни. После того, как у Барнабы отобрали сад, он стал избегать Тарасия, старался не встречаться с ним. А случится столкнуться на улице, чтобы не видеть ненавистного лица, Барнаба так низко опускал голову, что с нее едва не сваливалась папаха.

Однажды — то ли нечаянно, то ли для отвода глаз — Барнаба Саганелидзе поздоровался с Тарасием. А тот молча прошел мимо.