Избранное - [24]

— Не бей меня, дяденька! — заискивающе сказал другой мальчик. — Я тоже не буду тебя дразнить.

Меки обрадовался: его назвали дядей!

— Не бойся, не трону, ты мальчик хороший, — улыбнулся он пастушку и погладил его по голове.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Свернув в свой проулок, Меки еще издали услышал крики и брань. По голосу он узнал Аслана Маргвеладзе — его надел примыкал ко двору Георгия Джишкариани. «Видно, опять сцепились».

Сразу за двором Джишкариани в сторону Катисцверы тянулся унылый, пустынный пригорок. Земля здесь была такая сухая и бесплодная, что никто на нее и глядеть не хотел. И конечно, все очень удивились, когда однажды Аслан, решив прибрать эту пустошь к рукам, привез арбу ивовых прутьев и поставил изгородь.

— Чудак ты! — посмеивался над ним Дахундара. — На что уж коза — скотина неприхотливая, но и та не будет пастись на этом пустыре. К чему ты его огородил? Только силы впустую тратишь!..

— Э-э, брат! — ответил ему Маргвеладзе. — Тебе этого не понять — ты человек бездомный, весь свой век околачиваешься по чужим дворам. Разве забор для того нужен, чтобы оградить двор или участок от скота? Н-нет! Ты вот подумай: когда рождается человек, ему дают имя, в церковную книгу записывают. То же самое и с землей, мой милый! Забор, Даху, это церковная книга для земли — раз земля огорожена, значит, она не безродная, у нее есть хозяин…

И он обнес пустырь крепкой изгородью, хотя бесплодная земля никак не могла вознаградить его за потраченный труд.

Прошло несколько лет — и между соседями разгорелась жестокая вражда. Они всячески старались навредить и досадить друг другу. Стоило курице Аслана перелететь во двор к Джишкариани — Маргвеладзе мог быть уверен: вернется она с изувеченным крылом или перебитой лапой. Зачинщиком этой вражды был Аслан. Началось вроде бы с пустяков: ни с того ни с сего он вдруг разбирал старый плетень, пускал его на дрова, а весной опять привозил из Лехемурского леса арбу ивняка и огораживал пустырь заново. Сделал он так один раз, сделал другой — Георгий только посмеивался: рехнулся, видать, сосед, ну и пусть себе ковыряется с этим плетнем, если трудов и времени не жалко!

Но в одно прекрасное утро, когда Аслан Маргвеладзе еще раз поменял ограду и Георгий, не веря собственным глазам, увидел свое персиковое дерево по другую сторону плетня, на участке Аслана, ему стало ясно все: сосед потихоньку отхватил у него хороший кусок земли! Обновляя изгородь, Аслан каждый раз передвигал ее все дальше и дальше ко двору Джишкариани, бочком да ползком по-воровски прикарманивая чужую землю. Дожди размыли пригорок, изрыли его потоками воды, природной межи между соседями не стало, и если бы не персиковое дерево, Георгий долго бы еще не смог уличить Аслана Маргвеладзе в хитроумной, нечестной проделке.

И пошла с того дня между ними настоящая война.

Первую головешку бросили женщины. За ними к плетню, тяжело дыша, с налитыми кровью глазами, примчались разъяренные мужчины. Соседи переругались, смешали друг друга с грязью. Георгий так распалился, что сначала изрубил топором изгородь, а потом полез в драку с Асланом. Подоспевшие люди с трудом разняли их.

— Персик мой, персик! — вопил Георгий, остервенело тряся колья изгороди. — Пять лет ты стоял у меня во дворе! Откуда же у тебя взялись крылья? Как это сумел ты перелететь через забор? Чем я тебя обидел? Почему ты убежал от меня? Спросить этого бесстыжего человека, так он скажет, что сам тебя посадил!..

— Ты разбойник! — орал в ответ Аслан. — Разбойник! Чего ты набросился на мою ограду? Н-нет! Провалиться мне на месте, но ты это попомнишь, попомнишь!

— Успокойтесь! Позвали нас, так давайте разберемся, — унимали их соседи, приглашенные рассудить спор.

«Когда я заведу собственный дом, мне тоже, наверно, придется вот так воевать», — с легкой грустью подумал Меки, стоявший около поваленной изгороди. Мысль о том, что когда-нибудь и на его долю выпадут такие передряги, что и он, видно, будет спорить и браниться с соседями, была ему почему-то приятна. И в эту минуту здесь, над изрубленным плетнем, Меки еще раз дал себе зарок развязывать свой заветный мешочек только для того, чтобы пополнить его. Зарок-то дал, но упустил при этом из виду, что за два предстоящих года ему придется сменить не одну пару каламани, купить себе на зиму хоть какую-нибудь рваную куртку. О многих других мелочах забыл тогда Меки — о таких мелочах, без которых не может обойтись ни один человек. Первые месяцы он твердо держал свое слово, но потом, когда каламани у него износились, а штаны расползлись на коленках, он вынужден был развязать мешочек. Появились и другие — мелкие, но неизбежные — расходы. То ему нужно было потратиться на цирюльника, то купить кусочек мыла. Потом понадобились карманное зеркальце, расческа, перочинный нож, пояс… Шаг шагнешь — и вынимай денежки! Меки чуть не плакал из-за каждой истраченной копейки и не знал покоя до тех пор, пока ему не удавалось восполнить убыль. Беря деньги, он всякий раз с жаром клялся Дахундаре, что уж теперь до самой покупки быков не притронется к своей копилке. Но нужда очень скоро вновь приводила его к ней. Опять он со слезами на глазах развязывал мешочек, опять клялся, что это последний раз, и опять потихоньку успокаивался. Наконец он начал обманывать себя. Первое время он точно знал, сколько денег у него в мешочке. Теперь же, принося и унося деньги, Меки больше не пересчитывал того, что оставалось в копилке — бедняга нарочно запутал свои счета, чтобы скрыть от самого себя, как тает его маленькая, с таким трудом накопленная казна. Потом он стал тешить себя надеждой, что как-нибудь сразу, в один прием пополнит свои сбережения до нужной суммы. Но откуда? Как? Он и сам этого не знал. Он просто цеплялся за такую несбыточную надежду для того, чтобы сохранять спокойствие при неизбежных тратах, которых безжалостно требовала и требовала от него жизнь.