Избранное - [27]

Дахундара отвернулся и принялся ворошить в печке дрова. Что сказать другу? Чем его утешить? Он с самого начала знал, что затея Меки окончится неудачей. Одобрял же он эту затею только потому, что бережливость парня вообще пришлась ему по душе. Дахундара считал, что будет неплохо, если Меки сумеет скопить пяток червонцев на черный день.

— Значит, никогда мне не купить быков? — тихо спросил наконец Меки.

— Что поделаешь, брат. Говорят, бедняк без божьего соизволенья на свет родился, — вздохнул Дахундара и начал собирать деньги.

Меки поднял голову.

— Значит, никогда не иметь мне своего дома? Так и буду всю жизнь гнуть спину на чужих людей?

Взгляд у него был мутный, как у пьяного.

— Э, брат! Если бы так легко было обзаводиться домом, на свете давно не осталось бы ни одного батрака! Погляди-ка! — Дахундара толкнул дверь и показал рукой на усадьбу Георгия Джишкариани.

За пеленой дождя можно было разглядеть в доме окошко, заткнутое красной подушкой.

— Уж сколько лет я вижу отсюда эту подушку! Настанет весна — ее уберут, придет осень — снова заткнут ею окно. Если уж Георгий не мог выкроить денег на стекло для окна, куда ж тебе с твоим жалованьем накопить на собственное хозяйство! Будь это так просто, не случилась бы и революция. Только нам и революция не помогла. Сначала меньшевики обещали раздать нам имения богачей, если мы будем за них голосовать. И что ж? Отдали мы им свои голоса, а они угостили нас плетками гвардейцев[1]. Теперь, правда, большевики наделили нас землей… Но на что мне пустая земля? Вот если бы дали нам по паре быков!..

Меки не слышал ни единого слова — из того, что говорил Дахундара. Он чувствовал внутри себя странную тяжелую пустоту, даже сердце билось у него как-то вяло и лениво. Он прилег на тахту — хоть бы забыться во сне! Но не так-то просто было после двух лет радужных надежд и мечтаний примириться с горькой действительностью, с тем, что все рухнуло. Сердце его медленно наливалось глухой злобой.

— Пусть собаки напьются крови Эремо! — вдруг процедил он сквозь зубы, сгреб деньги и встал.

— Ты хочешь взять сразу все? — испугался Дахундара. — Зачем тебе? Это же такая проклятая вещь… Тают, как снег на солнце, сами из кармана вылазят, будь они трижды прокляты!.. Возьмешь все — быстро останешься с пустым карманом. Немножко бери, на ближние расходы. А остальные давай спрячем обратно. Они ведь хлеба не просят…

— Да провались они! — Меки выругался и сердито захлопнул за собой двери.

В духане его дожидался сотский Кинцурашвили — Меки приглашали на собрание батраков.

— Не до собраний мне! — огрызнулся он и ушел на кухню.

Здесь он натолок кирпича, достал из ящика грязные ножи и вилки, но тотчас же, бросив все, присел на лавку. Работа валилась у него из рук, голова кружилась, словно он стоял на висячем мосту и глядел вниз, где бежала и бежала никогда не отдыхающая вода.

За стеной, в духане, Эремо переругивался с сотским:

— Ишь ты выдумали! Не смей мне больше говорить, что Меки мой батрак! Все село подтвердит, что я его усыновил.

— Я выполняю то, что мне поручено, — примирительно сказал Кинцурашвили.

— Ему поручено! За каким это чертом моему приемному сыну болтаться по собраниям батраков! Какого рожна он там не видел? Н-нет, братец мой, хватит! — духанщик повысил голос: — Я под Тарасиеву дудку плясать не собираюсь!

— Почему ты кричишь на меня, Эремо? Усыновил так усыновил. Покажи документ — и дело с концом. Больше мне ничего не нужно.

— А почему это я должен показывать тебе документ? Тоже мне власть! Ты что, председатель исполкома?

— Председатель не председатель, — не отставал сотский, — а парня ты все-таки позови. У меня к нему дело, а не к тебе.

Эремо разозлился:

— Ты полегче, полегче! Не забывай: по одной земле-матушке ходим. А она то так крутится, то эдак. Человек ты умный, а вот про это забыл.

— Помню! Только помолчи ты со своей географией! Крутится, крутится! — передразнил сотский. — У меня в школе от этого голова болела. Ну, я пошел. А работнику своему передай, чтоб к трем часам был в исполкоме. Не заставляй меня приходить еще раз.

— Можешь и сто раз прийти! — заорал Эремо. — А сына приемного у меня все равно не отнимете! — Меки услышал, как духанщик с грохотом захлопнул дверь за сотским.

«Сына приемного не отнимете! — горько усмехнулся Меки. — Ишь как заговорил!»

Он и не собирался идти на собрание батраков, но теперь, услышав этот разговор, сразу решил: пойду! Откровенно наглое вранье хозяина вывело его из себя. Меки выбежал из кухни, остановился перед духанщиком, который, сидя на лавке, грел у огня свои кости, и вызывающе уперся взглядом в его глаза:

— С каких это пор, Эремо, я стал твоим приемным сыном? Дай хоть мне взглянуть на ту бумагу.

Эремо сразу понял, что парень слышал его перепалку с сотским, и сейчас моли бога, Эремо, чтобы он послал тебе крепкое терпение… А за ласковым словом духанщик в карман не полезет.

— Сядь, Меки, спокойно выслушай меня, — смиренно попросил духанщик.

— Меня на собрание звали. Вот я и пойду. Что — не имею права?

— Если хочешь, сынок, ступай. Воля твоя, я не хочу быть тебе помехой, делай, как тебе лучше… Об одном только попрошу: сбегай сперва домой, скажи Машико — пусть принесет твой документик… Ты его хочешь посмотреть? Так ради бога — покажу. Почему не показать! Скрывать мне незачем. И стыдиться нечего. — Эремо привстал, потрепал Меки по плечу. — Думаю, неплохого парня я усыновил, а?