Избранное - [105]

Шрифт
Интервал

Оперировать такой аргументацией проще простого. Но если отбросить в сторону прописные истины учебника, то необходимо помнить, что обобщение — вещь опасная. Подобные аргументы отнюдь не подкрепляют множество весомых подтверждений предательства Гёргеи. На каком основании действия, несомненно верные в 1848 году, в кульминационный момент венских революционных событий, точно так же расцениваются в году 1849-м? Ведь можно подобрать убедительные аргумента в пользу той точки зрения, что захват и укрепление столицы являлись тогда безотлагательной задачей революционной армии.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

После этих моих рассуждений вам вообще не верится, будто Гёргеи был изменником? Ну, значит, я переусердствовал; вскакивая в седло, перелетел через коня и вместе со своей истиной шлепнулся по другую его сторону. В венгерском просторечии есть это образное выражение: «свалиться по другую сторону коня». Гёргеи и сам признавал, что подготовил военную контрреволюцию, хотя тщетно пытался отвести от себя обвинения в измене родине.

К чему, бишь, я все это говорю?.. Ах да! Можно в наилучшем виде разъяснить основную линию исторического процесса, однако куда труднее истолковать побуждения, которые толкнули, например, Гёргеи на захват Буды! Вполне вероятно предположить, что Кошуту тоже хотелось этого, его торжественный въезд в отвоеванную у неприятеля столицу в сопровождении разодетой в пух и прах супруги и обоих сыновей как будто бы подтверждает такое предположение. Возможно, следует учитывать и воинское тщеславие Гёргеи, не сумевшего устоять против осады, организованной по всем правилам военного искусства.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Ведение войны, по-моему, называется искусством потому, что уравнение, которое необходимо решить, в момент решения содержит в себе неизвестных больше, чем в состоянии одолеть математика.

Иные авторы прибегают к еще более убогим средствам, пытаясь объяснить ход событий. У меня нет при себе выписанной цитаты, но если память мне не изменяет, вот как лихо расправляется с фактами один из таких писак:

Выступая 12 октября 1823 года в сословном собрании, «Сечени не сумел бы произнести речь на латыни, а посему заговорил по-венгерски, на языке низшего сословия. Тем самым личный недостаток способствовал революционному шагу».

Я бы выразился иначе: недостаток аргументов пытаются выдать за историческое объяснение. Дело в том, что этот «революционный шаг» — речь, произнесенная на венгерском, — был назревшим требованием времени. Требованием настолько актуальным, что на следующий день, хоть и с меньшим успехом, другие депутаты последовали примеру Сечени. Напрашивается вопрос: неужели Сечени и впрямь не владел латынью? А если и не владел, то разве не мог он поступить так, как до него очень часто делали его собратья-магнаты: отдать текст речи на перевод какому-нибудь знатоку, а затем зачитать ее, блеснув изяществом классических образцов?.. Или он был единственным среди магнатов, кто плохо говорил на латыни? По-моему, из магнатов мало кто владел латынью прилично. Мастеров по этой части можно было сыскать среди членов нижней палаты, но те как раз высказывались на венгерском… Еще несколько слов о том же авторе. Есть у него сентенция примерно в таком духе:

«Кошут не готовил себя к поприщу правителя. На самом деле он искал некоего идеального аристократа для государственной канцеляристики. Вешелени расхворался, с Сечени Кошут вконец рассорился, таким образом он и пришел к Лайошу Баттяни».

Бесспорно: мелкопоместный венгерский дворянин вряд ли готовил себя к поприщу правителя. Править, властвовать «готовились» лишь наследники престола вроде Фердинанда V или Франца-Иосифа. Правителей типа Кошута выкраивает сама история из прочного материала. Так что здесь автор искал в Сечени «аристократа для своей канцеляристики».

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Совершенно верно! По-моему, все совершается в соответствии с исторической необходимостью. Однако и здесь не мешает проявлять осмотрительность, чтобы объяснение не катилось легко, как по маслу. Если чрезмерно упростить эту «необходимость», то неизбежно упрешься в большие сложности. Существует единственно верный принцип, применимый к истории как минувших, так и будущих времен: «Конкретный анализ конкретной ситуации».


Лучше было бы сесть и написать самому? Да, на этот раз вы меня загнали в ловушку. С историографией я нахожусь приблизительно в таких отношениях, как профессиональные критики — с литературой и искусством: они заделались критиками лишь потому, что не умели ни писать, ни рисовать. Так утверждаете вы, служители искусства, а я не смею утверждать, будто вы не правы. Критика поэзии следовало бы подвергать испытанию, заставив его написать стихотворение по всем канонам версификации. Ну, а художнику-абстракционисту предложить на глазах у арбитров нарисовать акт по всем правилам академической живописи.

А сейчас не опробовать ли нам ваша новое приобретение — венгерскую кофеварку?


Еще от автора Йожеф Лендел
Лицом к лицу

В 1960 г. Лендел начал работать над новыми романами. Он задумал цикл из пяти романов, объединенных общими героями. В 1965 г. были опубликованы два романа под общим названием «Что человек выдержит?» — «Исповедь Рихарда Тренда» и «И вновь сначала». В этот же цикл входит роман «Лицом к лицу» («Очная ставка»), который писатель закончил в конце 1965 г. Действие романа охватывает два дня ранней весны 1948 г. и происходит в Венгерском посольстве в Москве и в Александрове. Почти семь лет писатель боролся за опубликование романа.


Незабудки

Йожеф Лендел (1896–1975) — известный венгерский писатель, один из основателей Венгерской коммунистической партии, активный участник пролетарской революции 1919 года.После поражения Венгерской Советской Республики эмигрировал в Австрию, затем в Берлин, в 1930 году переехал в Москву.В 1938 году по ложному обвинению был арестован. Реабилитирован в 1955 году. Пройдя через все ужасы тюремного и лагерного существования, перенеся невзгоды долгих лет ссылки, Йожеф Лендел сохранил неколебимую веру в коммунистические идеалы, любовь к нашей стране и советскому народу.Рассказы сборника переносят читателя на Крайний Север и в сибирскую тайгу, вскрывают разнообразные грани человеческого характера, проявляющиеся в экстремальных условиях.


Рекомендуем почитать
Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Упадальщики. Отторжение

Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.


Избранное

Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.


Старомодная история

Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.


Пилат

Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.


Избранное

В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.