Избранное - [273]

Этим замыслом я поделился со Зденеком. Он так хохотал, что чуть не задохнулся, и поспешил рассказать другому пажу. А тот сообщил обо всем бледному рыцарю, моему главному стражу. Но этот важный молодой человек не засмеялся, а сделал мне выговор за мысли, противные намерениям его величества короля, моего отца.

— Какие намерения? Когда я стану королем, то буду делать, что захочу! — возразил я и надменным взглядом смерил своего стража и вассала. Бледный рыцарь ни слова на это не сказал.

Однажды, — весна бурно пробуждалась в лесах, снег за одну ночь растаял, всюду журчали стремительные ручьи талых вод, сбегавших с холмов; стены моего величественного лесного храма были еще черными, но небо уже пахло фиалками, — мы с Блаженкой стояли на восточной сторожевой башне, любуясь открывшимся видом. Над нами узким клином пролетали большие птицы из теплых стран, они перекликались, и крики эти были похожи на звуки далеких охотничьих рогов.

Я взял Блаженку за руку и сказал:

— Если хочешь, я прикажу, чтобы тебя отдали мне в жены. Будешь королевой!

Блаженка покраснела и взглянула на меня с улыбкой. Она была на полголовы выше меня, да и старше на пять лет. Но в эту минуту словно каким-то чудом она сравнялась со мной и ростом, и возрастом, еще раз улыбнулась мне. А я обнял ее и поцеловал в губы. Словно соприкоснулись четыре лепестка роз…

Поцелуй не повторился. Быть может, потому он и был так прекрасен.

Мы уговорились, что Блаженка будет чешской королевой, как только я стану королем…

В апреле 1323 года мой отец отправился в Южную Францию, чтобы поклониться матери божьей в храме, воздвигнутом в лесах неподалеку от Кагора, над пещерой святого Амадура, где висел Роландов меч Дюрандаль;{244} со времен Карла Великого все знатнейшие рыцари мира являлись туда на поклонение. Одновременно с отцом приехал и французский король, и здесь, в этом священном месте, было решено, что чешской королевой в свое время станет отнюдь не Блаженка, а дочь Карла Валуа{245} Маргарита, по прозвищу Бланш. И что обряд бракосочетания детей будет совершен немедленно.

Отец выслал за мной рыцарей. Сегодня они явились, а назавтра меня увезли. Это случилось в апреле. На зубцах кршивоклатских стен цвели две тонкие черешни, пустившие корни в кусочке земли.

Я не знал, для чего меня увозят. Все произошло стремительно. Грохот подъемного моста, веселые голоса рыцарей в странных костюмах, крики ландскнехтов, повозка и четверка лошадей, красный от волнения бургграф, бледный рыцарь, еще более побледневший, Зденек, который заложил руки за спину и насвистывал, чтобы прогнать слезы, а под черешнями стояла Блаженка.

Я подбежал попрощаться с ней, просил помнить наш уговор — что она будет чешской королевой…

Но Блаженка лишь грустно улыбнулась мне, а на глазах у нее выступили слезы, две слезинки — крупные, тяжелые. Как градины… И тихо ушла с поникшей головой, а за моей спиной уже чужеземный рыцарь с громким смехом кричал, где же mon prince Vence… Vences… Venceslav?[174]

С той поры я так и не видел Блаженку; не знаю и — видит бог — не хочу знать, что с нею сталось. В любом случае это меня опечалило бы…

* * *

Король не ждал особенных похвал. Он был тут мужчиной в мужской компании и все же обрадовался, когда рассказ всем понравился. Он даже рассмеялся, когда магистр Витек заметил, что сердце короля чересчур рано трепетно забилось при виде женской красоты.

— Моя ли вина, магистр, что предметом наших бесед ты избрал женщин? Если бы ты нашел другую тему, я, пожалуй, сумел бы доказать, что очень рано узнал и другие удовольствия.

С этими словами король встал и откланялся. Долгое повествование все же утомило его.

Простившись с ним и допив вино, отправились на покой и остальные. За два минувших дня было рассказано шесть историй, но вместо усталости они чувствовали, что в них пробуждаются все новые воспоминания и мысли.

Довольно основательно подготовились они к третьему вечеру, во вторник, когда первым начал пан Бушек. Пожалуй, у них начала складываться традиция, что начинал пан Бушек, а пан Ешек тотчас вслед за ним рассказывал что-нибудь благочестивое. Но священник хорошо умел и слушать, а это тоже искусство.

После ужина, разумеется, далеко не постного, пан из Велгартиц приступил к рассказу.

Перевод Н. Аросьевой.

ОЛЬГА

Рассказ о том, как пан Збынек из Тршебовле насмехался над флорентийским чародеем Скарабео и что ему пришлось из-за этого поневоле пережить.

Как-то мессер Скарабео, чародей флорентийского князя, держал путь из Италии во Францию и по приказу своего господина остановился по дороге при пражском дворе. Случилось это в третий год царствования Карла, король был очень молод и весел. После угощения показал Скарабео королю и архиепископу Арношту свое искусство, которому все дивились.

Например, Скарабео заставил исчезнуть вино из полных кувшинов, и оттуда вылетели голуби. У гостей вдруг полыхнул огонь изо рта, король же схватился за собственное ухо, превратившееся в язык пламени, похожее на огненное сияние, сотворенное Святым Духом над головами апостолов, но пальцы он не обжег. Два пажа поднялись в воздух и стали передвигаться по пиршественному залу в двух стопах над полом. Старый литомержицкий каноник, частый и желанный гость короля благодаря своей учености и рассудительным речам, вдруг громко заплакал и стал звать кормилицу…