Избранное - [91]

— Я тут рукопись по почте получил, — сетовал Корнел Эшти, — развернул, и просто в жар меня бросило.

Роман, в двух частях, в картонной обложке, тщательно перепечатанный на машинке и перевязанный бечевкой. На заголовок я не посмотрел, прочитал только имя автора.

Автор — одна пожилая дама, весьма утонченная, светская, образованная, к тому же достойная всяческого уважения, остроумная и неглупая в обществе. Но стоит ей взяться за перо, — и куда девались все ее достоинства? Пишет она отвратно, хуже какой-нибудь безграмотной няньки.

Я прочитал пару строк. И теперь еще как вспомню, челюсти сводит от зевоты. Когда не действует снотворное, я повторяю их про себя и тотчас засыпаю.

Вздохнув, я поднял этот увесистый литературный труд и бросил на груду рукописей в углу комнаты.

В сопроводительной записке писательница упрашивала меня прочесть ее творение, ибо очень дорожила моим мнением. И я дал себе слово просмотреть рукопись как-нибудь в свободную минуту.

Две-три недели спустя мы встретились с ней на улице.

— Вы прочитали? — спросила она.

— Еще нет, сударыня.

— Но вы прочтете?

— Конечно.

— Обещаете?

— Разумеется.

Рукопись, уже покрытая пылью, тяжким гнетом лежала у меня на душе. Мне начали сниться кошмары. Однако набраться духу и заглянуть в нее я никак не мог. Хотя точно знал, что в ней 1308 страниц. Я сразу же запомнил это число, поскольку оно совпадало с датой восшествия на венгерский престол короля Кароя-Роберта.

Жутко было даже подумать, что мне предстоит перелистать эту рукопись. И какой смысл? То, что авторы присылают мне свои труды, всегда трогало меня и обязывало. Я покорно старался выполнить свой долг, оправдать оказанное доверие. Мое любопытство еще не совсем притупилось, — так врача интересуют раз от раза повторяющиеся симптомы у нескончаемой череды его больных. Но тут я точно знал, что больной безнадежен, о чем уже несколько лет как дал заключение. Nihil faciendum[77]. В лучшем случае я мог продолжать обманывать и утешать больную, однако меня это уже коробило, да и порядком стало надоедать.

И вот, увидев ее как-то на одном вечере, я поспешил ей навстречу. Поцеловал руку и сказал:

— Все еще нет, сударыня. Тысяча неотвязных скучных дел. Работа. Но через месяц — дадите мне месяц? — я явлюсь к вам сам.

Прошел месяц. Мы не встретились. Лето тоже прошло. Я стал надеяться, что она сама забыла о своих литературных дерзаниях. Честно говоря, уповал я и на то, что ее, быть может, уже нет на свете.

Не тут-то было. В один из солнечных осенних дней, после полудня, когда я, ни о чем не подозревая, прогуливался с друзьями по аллее, она вдруг издали энергично и настойчиво помахала мне рукой, а затем присоединилась к нам.

Мы шли с нею среди золотых деревьев, а впереди, сзади, по сторонам, чуть поодаль нас сопровождали мои знакомые.

— Ну как, прочитали? — начала она атаку, скромно и в то же время насмешливо улыбаясь.

— Прочитал, — ответил я с бравым видом, строго и почти грубо.

— Тогда скажите мне, что вы об этом думаете. Только подробно и честно. Никаких комплиментов. Меня интересует ваше истинное мнение.

Она подняла к глазам золотую лорнетку и неотрывно смотрела на меня.

— Хорошо, — все так же строго сказал я.

Мы медленно двигались по аллее. Мои друзья позади болтали меж собою. У них и мысли не было, какая смертельная опасность нависла надо мною в этот миг. Я косил глазами назад, ожидая помощи, как плохой студент, который не выучил урока и ждет подсказки.

Но помощь не приходила. Я должен был спасать себя сам. Писательница полонила меня.

— Значит, так, — начал я и сделал глубокий вдох, словно избыток нахлынувших мыслей мешал мне говорить. Затем я склонил голову и помолчал, как бы силясь упорядочить свои впечатления.

Она ждала.

Что было делать?

Конечно, я мог сказать, что ее новый роман — шедевр и далеко превзошел все предыдущее. Против этого — я знал по опыту — мало кто из пишущей братии станет протестовать. Но поскольку совесть моя и без того была нечиста и казнила меня — ведь я нагло солгал, будто прочел ее рукопись, поскольку я чувствовал себя последним проходимцем и авантюристом международного масштаба, объявленного в розыске, я вдруг решил загладить свой легкомысленный поступок. На меня накатила необъяснимая блажь, и из любви к истине я, кидаясь из огня в полымя, заявил:

— Есть недостатки, сударыня, — я выдержал паузу. — Да, значительные, серьезные недостатки.

— Неужели? — удивленно засмеялась она и опустила лорнетку. — Знаете, это уже интересно. Может быть, в сюжете?

— О, напротив, сюжет увлекательный, закругленный. Сюжет выпуклый, — и я руками показал, какой он выпуклый.

— Я догадываюсь, в чем дело, — нервно прервала она. — Вам не нравится развязка, конец.

— Ничего подобного. Развязка безупречна, — запротестовал я. — Иначе кончить просто нельзя. Ошибка не здесь.

— Где же?

— Примерно в середине, — нерешительно сказал я и бросил на нее умоляющий взгляд.

— Это когда у Марицы находят церковное свидетельство и выясняется, что ребенок незаконный?

— Нет. Это драматично и оправданно. Ошибка раньше.

— Когда Марица выступает на благотворительном вечере среди бенгальских огней в роли ангелочка, помните, и граф Казмер в нее влюбляется?