Избранное - [191]
На террасе в купальных костюмах обедали отдыхающие. Она заметила позади всех свободный столик и села. К ней тотчас подлетел главный официант и, извинившись, сказал, что столик занят. Илона вскочила и, стоя возле пустого столика, стала ждать, когда освободится какой-нибудь другой. Но столики не освобождались. Гости давно уже выпили кофе, однако продолжали болтать, курили, никто и не думал уходить. Наконец кто-то увел ее с террасы в зал и там указал на крохотный столик неподалеку от задернутого портьерами помещения. Илона изучала меню. Официант — не тот, с золотыми зубами, которого она уже знала, — полистал ее книжечку с талонами, ничего не понял, отошел и, пожимая плечами, передал кому-то еще.
— Это «Улыбка», — крикнул ему старший официант.
— «Улыбка», — пояснил первый официант другому, этот же, как пароль, передал уже третьему официанту: — «Улыбка».
И тотчас на столе появился обед: суп, мясо, сладкое. Всего было столько, что половину она оставила нетронутым. У нее был слабый желудок.
После обеда, раскрыв свой зонтик, она немного прогулялась. Посидела на главной площади, сперва на одной скамейке, потом на другой, и каждый раз, прежде чем сесть, робко спрашивала: «Можно?» Ей удивленно кивали.
Дни тянулись для нее томительно долго, казалось, им никогда уж не будет конца. Просыпалась она ранним утром, как дома, ровно в шесть. Иногда подбирала на гравиевой дорожке кем-то брошенную старую газету и читала ее всю, с первой до последней страницы. Смотрела на детишек, улыбалась им, делала попытки подружиться. Раза два даже искупалась, но в воде она мерзла. Стоило ей войти в воду, как спина покрывалась гусиной кожей, а малокровные губы синели. Плавать она не умела. От скуки выжимала и чужие купальные костюмы. Начало холодать. Ей хотелось уехать домой немедля, но она не смела, боялась кого-то этим обидеть. День за днем до одури гуляла от «Сирены» до купален и обратно. В ресторан заходила только пообедать да поужинать, ни ко второму завтраку в десять часов, ни к полднику не вышла ни разу. После ужина тихими августовскими вечерами, когда уже рано смеркалось, она сидела на берегу озера, слушая цыганскую музыку и рулады лягушек.
Однажды, когда она встала чуть позже обычного, в ее комнату вошла Вали, деревенская девушка, маленькая, черненькая служанка, убиравшаяся в «Петефи». Илона сказала ей, чтоб она не трудилась больше убирать ее комнату — она все будет делать сама. На уборку отводилось время между десятью и двенадцатью, когда гости уходили завтракать и купаться. Илонка стала помогать Вали, ходила с нею из комнаты в комнату, выносила мусор и грязную воду. Иногда даже чистила обувь и платье отдыхающих. Жильцы «Петефи» уже знали ее и время от времени что-нибудь ей поручали. Однажды в субботу вечером, когда в гостиницу прибыли студенты-туристы, ее комнату отдали им, но она и позже к себе не вернулась — стала жить с Вали внизу, с нею же и питаться на кухне. Кухарка давала ей ошпаривать и ощипывать цыплят. В конце августа зарядил дождь и она вместе с Вали вымыла всю лестницу в «Приюте Петефи». Так и прошел ее месяц.
В последний свой день она распрощалась с Вали. Попросила у нее взаймы пятнадцать пенгё с тем, что вышлет их ей по почте, как только прибудет в Пешт. Из этих денег пять пенгё дала старшему официанту на чай, пять — официанту, который подавал ей, купила две открытки, одну послала отцу, другую своим хозяевам Лаки. Остальные приберегла на дорогу, чтобы не возвращаться вовсе без денег.
Ехала она во втором классе, на этот раз ей досталось и место. Чужие люди вокруг беседовали о политике и о нищете. Когда поезд прибыл в Пешт, было десять часов вечера, начался ливень, задул холодный ветер.
Илона поспешила прямо к Лаки. Ее приняли ласково, но тут же объявили, что с новой девушкой не расстанутся. И еще сказали, что она похудела.
Ту ночь она спала еще в их доме. Первого сентября — дождь по-прежнему лил как из ведра и дул холодный ветер — она села ожидать в конторе по найму служанок. На коленях у нее лежал какой-то номер «Улыбки», но она его не читала. И думала о том, что если, даст бог, устроится на место и будут деньги, она уж лучше подпишется на какой-нибудь другой журнал.
1936
Перевод Е. Малыхиной.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.