Избранное. Из гулаговского архива - [12]

Наконец, благодарная родина

Труп мой хладный забила бы в гроб,

В пышный гроб цвета красной смородины.

Все достигнуто. Кончено, стоп!

И внимала бы публика видная

Очень скорбным надгробным словам

(Наконец-то подохла, ехидная,

И дорогу очистила нам!):

Мы украсим, друзья, монументами

Этот славный и творческий путь…

И потом истуканом мне цементным

Придавили бы мертвую грудь.

И вот это, до одури пошлое,

Мы значительной жизнью зовем.

Ах, и вчуже становится тошно мне

В арестантском бушлате моем.

Хорошо, что другое мне выпало:

Нищета и война, и острог,

Что меня и снегами засыпало,

И сбивало метелями с ног.

И что грозных смятений созвездия

Ослепляют весь мир и меня,

И что я доживу до возмездия,

До великого судного дня.

1953

Лоэнгрин

К стране моей мистической плыви.

За мной не возвращайся, лебедь белый.

Останусь я в сетях земной любви

И совершу свое земное дело.

В защиту Эльзы с именем Христа

Беззлобно я вступил в единоборство.

О, Эльза! Ты невинна и чиста,

Не ведаешь лукавства и притворства.

Любви святое таинство храня,

В минуты упоительной отрады

Ты никогда не спрашивай меня,

Кто я и из какого прибыл града.

Об имени не спрашивай моем,

Все умерщвляет острый яд сомненья,

Открытый взор питается грехом,

А истина — в священном ослепленье.

Блаженная судьба покорна и слепа,

Любовь всесильна, знание убого.

Пусть следует за мной твоя стопа —

Неведомой тебе — моей дорогой.

Не прикасайся к тайне, веруй, дева.

Раскрывший тайну порождает зло.

Она познанье выбрала, как Ева.

И гибель ей познанье принесло.

14 октября 1953

Платон

Не допускать в республику поэтов,

Сынов лукавой музыкальной лжи,

Они влекут нас за пределы света,

За тесные земные рубежи,

В запретный мир идей первоначальных,

В пронизанный благим сияньем день.

Наш косный мир, неясный и печальный,

Лишь тень оттуда, сумрачная тень.

Мы — искаженье красоты предвечной,

Мы — отзвук грубой музыки высот.

И нас туда влечет поэт беспечный,

Где сам — бессильный — гибель обретет.

Мы двойственность навеки возвеличим,

Два мира воедино не сольем.

Стремление законом ограничим

И усмирим и мерой, и числом.

Мятежным чувством, мыслью опьяненной,

Гармонией опасной ярких слов

Мы не нарушим грозного закона

О вечном разделении миров.

26 октября 1953

Кромвель

I

По господнему соизволению

Поднял меч я, жалкий пивовар.

Двор погряз и в роскоши, и в лени,

А король — язычник Валтасар.

Он — развратный, алчный, и ничтожный.

Лживый, и коварный, и пустой.

А народ английский — ниву божью —

Косит смерть жестокою косой.

Пьют крестьяне воду вместо пива,

Не имеют хлеба для детей.

Против казни знати нечестивой

Поднял меч я, новый Маккавей.

Учат нас библейские страницы:

Каждый царь погубит свой народ.

Юношей привяжет к колесницам,

Дев невинных в рабство уведет.

А во имя бога и закона

Совершу я с верой подвиг свой.

Отниму у короля корону

Вместе с королевской головой.

II

И вот она лежит передо мною

Здесь, на этой бархатной подушке,

Камнями драгоценными горит,

Подобная затейливой игрушке.

Народ мой мне оказывает честь,

Вот почему корона эта здесь.

Свобода, ты сурова. И земля

Английская вновь жаждет короля.

Помазанником буду, и мой род

Династией станет очень громкой,

Пока не поведут на эшафот,

Подобно Карлу, моего потомка.

Что было, то и будет. Ничего

Нет нового под солнцем нашим жгучим.

Я испытал паденье, торжество,

Народ я сделал гордым и могучим.

Я вас, неблагодарные купцы,

Обогатил и быстро, и нежданно.

И ваши корабли во все концы

С товарами идут по океанам.

Республику построить я сумел

По указанью бога и пророков.

Но только чернь насытить не успел

И за бунты карал ее жестоко.

Я хлеб всем обещал. И верил я,

Что обещанье выполню я свято.

Но содрогалась родина моя

В борьбе междоусобной и проклятой.

Изменница Шотландия. За ней

Ирландские презренные паписты

Терзали плоть республики моей

Рукою дерзновенной и нечистой.

Народ о хлебе день и ночь молил.

И этот хлеб я обещал народу,

Когда я молод был и полон сил,

Когда я завоевывал свободу.

Страшись перед народом открывать

Бессилья и сомнения глубины.

Правитель должен для народа быть

Могучим, мудрым, как господь единый.

И голодала чернь. И оттого

Бросалась в бунт бессмысленно и тупо.

В сознанье назначенья моего

Я чернь казнил и проходил по трупам.

И для тебя, английская земля,

Я снова преступил бы, вдвое-втрое,

И вот награда: Карла короля

Передо мной наследье роковое.

Бедняга Карл, язычник Валтасар,

Твою окровавленную корону

Отвергну я, сварливый пивовар, —

Меня не выдержат ступени трона.

Корону эту на себя другой,

Глупец самонадеянный, возложит.

Грядущее и труд, и подвиг мой,

Наверно, опорочит мелкой ложью,

Что от короны отказался я,

Как жалкий трус, боясь неверной черни.

О да! Любила власть душа моя,

Но не страшилась пыток, мук и терний.

Осень 1953

«В коллективной яме, без гробницы…»

В коллективной яме, без гробницы,

Я закончу жизненный свой путь.

Полустертые мои страницы,

Может быть, отыщет кто-нибудь.

И придется чудаку по нраву

Едкость злых, царапающих строк,

И решит он: — Вот достойный славы

Полугений и полупророк.

А по окончаниям глагольным

Я скажу, что то была — она-,

Беспокойна, вечно недовольна

И умом терзающим умна.

Пусть ученики мои обрыщут

Все заброшенные чердаки,

И они, надеюсь я, отыщут

Письмена загадочной руки.

И найдут, разрывши хлам бумажный,