Избранное - [2]

Нгуен Хонг талантливо пишет о горожанах, особенно о бедняках и обездоленных (речь идет о дореволюционной действительности); но самому ему не по сердцу городской шум и толчея. Вот уже почти тридцать лет живет он среди холмов Бакзианга, где некогда дрался с французами знаменитый Де Тхам[1]. Он пишет, работает в саду, ходит в лес за хворостом, носит воду из ручья, — словом, весь день в трудах и заботах. По ночам петушиный крик, летящий над поросшими лесом холмами, оповещает его о приближении утра, заменяя будильник и отмечая срок чтению и работе. Петух вызывает его во двор — приветствовать солнечный восход энергическими упражнениями утренней гимнастики. Зарядка, убежден Нгуен Хонг, обеспечивает ему силы и бодрость духа на целый день и вообще на все обозримое будущее. А силы и бодрость куда как нужны ему. Глядя на Нгуен Хонга, даже самые ярые скептики не усомнились бы в том, что писательское ремесло — это тяжелый труд, требующий напряжения умственного и физического, всех без остатка сил и способностей человека.

За нынешний год Нгуен Хонг написал примерно четвертую часть нового романа о славных делах Хоанг Хоа Тхама в горных лесах Иентхе. Роман не закончен, но Нгуен Хонг уверен в успехе (а как без этой уверенности писать книги?!).

«Погоди, — говорит он мне, — скоро получишь для прочтения новые главы. Там крестьянский вождь Хоанг Хоа Тхам дерется с французами и поднимает земледелие. Какой это был искусный политик! В невыгодных обстоятельствах он замирялся с врагом, а после, выбрав момент, обрушивался на него снова. Он создал на освобожденных землях коммуну. И уж она, прости меня, ни капли не схожа с народными коммунами нынче в Китае! Это было содружество воинов-пахарей, и полководец так же шагал по полю за плугом, как и простой солдат, работал в саду, выхаживал скот. Они кормились трудами рук своих…» Нгуен Хонг смеется, смакуя налитое мною в рюмки вино, и продолжает: «А ты знаешь, подонки, что убили Де Тхама и доставили его голову французскому наместнику, оба — купцы с торжища Тю[2]. То-то же! Сперва китайские негоцианты наживались на контрабанде, продавая ружья повстанцам в Иентхе, потом те же китайцы убили Де Тхама ради французских денег. Увидишь, как я вывел китайские козни. И есть любопытнейшие портреты…» Он опять смеется, довольный, веселый. А я слушаю его и в который уж раз удивляюсь тому, как интуиция и талант помогают писателю в необозримой вселенной человеческого бытия отыскать именно те события, где, словно лучи в оптическом фокусе, сходятся прошлое и настоящее.

* * *

Нгуен Хонг считает, когда устанешь вконец от работы и нужные слова никак не приходят на ум, лучше всего усесться на железного коня (так называют у нас велосипед) и мчаться куда глаза глядят: на ярмарку ли, где увидишь плоды щедрых холмов и гор Де Тхама, или в окрестные деревни, там старики еще помнят немало преданий о славном вожде повстанцев, и, глядишь, можно узнать неизвестные прежде имена и подробности. «Странно, — говорит Нгуен Хонг, — но я, разъезжая на велосипеде, всегда сочиняю стихи. Когда пишешь роман, голова как в угаре, и короткие звонкие строчки помогают рассеяться…» Я вспоминаю, как некие литературные критики укоряли Нгуен Хонга: он-де нарушает композицию своих романов и целостность персонажей, заставляя их то и дело читать вслух стихи собственного сочинения. Где уж мне спорить со столь просвещенными умами, как надлежит писать романы: в строгой ли академической манере или на новый лад? Но думаю, вкрапленье стихов в прозу правомерно, главное — чтобы стихи были хороши…

Помолчав, Нгуен Хонг спрашивает: «Слушай, когда же мы наконец прокатимся на велосипедах по Хайфону?..» Конечно, было бы здорово поездить с ним по Хайфону. Кто, как не Нгуен Хонг, еще с тех пор, когда он, говоря фигурально, не стал Нгуен Хонгом, знает этот город заводских рабочих, город-порт, у причалов которого швартуются корабли с разных концов света.

«Ну как, — продолжает он, — договорились? Поколесим по улицам, заглянем в порт. Теперь ведь сухопутные дороги на север, считай, замерли. Так что хайфонскому порту работы прибавилось. У причалов всегда стоят советские суда — с Дальнего Востока, даже с Черного моря. Поднимемся на борт, поговорим с капитаном, с матросами, узнаем московские новости. Давай приезжай! Буду ждать…»

Нгуен Туан

Ханой,

30 августа 1978 г.

ВОРОВКА Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Обед был необычно долгий, печальный и вялый.

Бинь сидела, прижавшись спиной к ветхой, в бесчисленных дырах и трещинах стене. Перед ней стояла полная чашка, но она совсем забыла о еде, мысли ее блуждали далеко. Кун и Кут, младшие брат и сестра Бинь, испуганно смотрели на нее. Иногда они украдкой поглядывали на котел с дауфу[3]. Им очень хотелось есть, но они не осмеливались притронуться к своим чашкам: сиплый и злой голос отца, сердитые взгляды матери, которые она бросала на Бинь из-под воспаленных век, внушали им страх. Ребята жалели сестрицу Бинь, веселую и ласковую Бинь, которая всегда утешала их, когда им доставалось от отца с матерью, когда их выгоняли из дому и не давали есть. Ведь им вечно попадало за то, что они шалили или дрались с соседскими детьми. А когда жестокая нужда поселялась в их доме и никто не знал, как вырваться из ее цепких и костлявых лап, когда малышам приходилось совсем плохо, Бинь заботилась о них, как могла…