Избранное - [186]

— Я все же хочу взглянуть.

У Лиды не нашлось другого повода оставить их одних. Симон понял ее и не удерживал.

Симон только попросил принести из другой комнаты фотоальбом.

— Ты, наверное, догадываешься, сын мой, — обратился Симон к Даниелю, когда они остались одни, — что ты у меня не единственный сын. Ты мой первенец. У меня еще два сына и дочь. Все уже обзавелись семьями. Правнуков у меня от них быть еще не может, но внуков все уже мне подарили.

Симон достал из альбома светлой кожи фотографии всех своих детей и их детей и, прежде чем передать Даниелю снимок, сам сначала вглядывался в каждого из них, словно тоже видел их в первый раз.

— Это твой младший брат Владимир, а это Галина, твоя сестра. Но фамилия у них не твоя, не Фрейдин, а Зубов, как у матери, бывшей моей жены Наталии. А вот этого парня зовут Сервер Самединов, он тоже твой брат. Тебя, понятно, все это удивляет. Но когда я все расскажу, а рассказать я должен многое, ты перестанешь удивляться. А теперь, сын мой, пошли спать. У тебя, я вижу, уже слипаются глаза. Сколько ты добирался сюда из своей Перми?

— Недолго. Всего несколько часов, я летел, у меня мало времени, я приехал только на два дня.

— На два дня? — Симон смотрел на сына с недоумением. — Ты, наверное, не слышишь, что говоришь. Что значит на два дня? Посчитай, сын мой, сколько мы с тобой не виделись? Лидочка, — позвал Симон жену, — послушай только, что мой сын говорит. Он приехал к отцу, с кем не виделся сорок с лишним лет, только на два дня.

— Поверь мне, папа, ячальник большого цеха, а сей не могу задержаться ни на день больше. Директор еле отпустил меня на два дня. Я начас конец месяца.

— Не хочу об этом знать. Я тебя не отпущу! Твой директор, наверное, еще холост. Будь он отцом…

— У нашего директора уже взрослые внуки.

— Невероятно, чтобы он отпустил тебя только на два дня. Разве что ты не сказал ему, к кому едешь. Я напишу ему. Не может быть, чтобы он не понял, я дам ему телеграмму. Раньше чем через неделю я не отпущу тебя, сын мой, не могу тебя отпустить.

Оттого что Симон без конца повторял «сын мой», а Даниель не забывал вставлять в свою речь слово «папа», Лиде казалось, что оба словно еще не верят, что они отец и сын, и должны все время о том напоминать. Она и сама еще не могла привыкнуть к тому, что этот пожилой человек с седеющей бородой — сын ее Симона. Для нее Симон и поныне еще оставался чуть ли не таким же молодым, статным и красивым, каким увидела его тогда, в первый раз.

— И вправду. Разве вам нельзя задержаться еще на несколько дней? — пришла Лида на помощь Симону. — Вы ведь видите, как ваш отец из-за этого переживает.

— Знаешь что, папа. Возьми Лиду Сергеевну — и приезжайте ко мне. — Но Даниель тут же спохватился и стал пугать отца уральскими холодами: — Правда, у нас сейчас сильные морозы.

— Это его не пугает.

— Морозы меня не пугают, — со своей стороны повторил Симон. — Морозов я не боюсь, меня удерживает совсем другое.

— Курсы?

— Ну да. Я ведь занят. — Лида и не представляет, как он ей благодарен за то, что она так удачно подсказала, что его удерживает, ибо сам он не сумел бы сообразить сейчас, на что сослаться.

Другой причины, почему ее муж не может сейчас ехать к сыну — повидаться с внуками и правнуком, Лида не видела. Даниель воспринял ответ отца как и следовало ожидать, после того как, напугав отца пермскими морозами, взял назад приглашение. Даниель уловил в его ответе и то, что не было сказано вслух: «Думаешь, сын мой, я не понял, почему ты сразу спохватился и принялся меня отговаривать? И по правде сказать, как могу я ехать к тебе, если там Ханеле? А без Лиды я ведь не поеду. Я не могу без нее ехать».

Но каким образом задержать сына хотя бы на неделю, Симон нашел. Он порывисто снял телефонную трубку и так же стремительно, словно у него не было и лишней секунды, спросил Даниеля:

— Как зовут твоего директора? Я закажу с ним разговор по телефону.

— Ведь уже полночь, — остановила его Лида. — Завтра позвонишь.

— Положи трубку, папа, я ему сам завтра позвоню. Может быть, выпрошу еще пару дней.

— Не пару дней, а неделю. Самое малое неделю. Никак в толк не возьму, как он мог дать тебе на такую встречу только два дня.

— Он не виноват, папа. Я больше не просил. У меня ведь не было полной уверенности, что я действительно еду к своему отцу.

— Если так, я его прощаю. Лидочка, ты уже постелила нашему дорогому гостю?

— Успею выспаться. Дома я тоже ложусь рано. Скажи-ка, папа, — Даниель показал на стены, словно только сейчас заметил развешанные на них полотна, — откуда у тебя столько картин? Это ведь целая картинная галерея.

— Вашему отцу не нужно было их доставать. Все картины — его. — И с особой гордостью, которую до того Даниель не замечал в нынешней супруге отца, Лида сказала: — Это он сам написал.

— Ты художник? Я не знал. Лида Сергеевна ничего мне об этом не писала.

— Какой я художник? Просто любитель. Выпадает свободное время и появляется желание — так я пишу. Для себя.

— Да, припоминаю. Мама рассказывала, что в юности ты учился живописи.

— В юности, сын мой, я грешил не только этим. Да слишком легко относился ко всему, к чему меня влекло… Но какой смысл сейчас о том говорить? Пойдем, покажу тебе твою постель.