Избранное - [42]

Когда подбежал к первой реке, то увидел, что люди пачками бросаются сгоряча в воду, а вылезают немногие. Я решил: «Нет, брат, шалишь, погибнуть я всегда успею, лучше я сначала, отдохну, погляжу, а потом уже буду плыть». Шагом подошел к реке, огляделся, выбрал удобное место и поплыл. Выбрался, вижу: едет какой-то кавалерист. Подъезжает он и говорит:

— Садись, матрос, подвезу.

Прискакали ко второй реке.

Я походил немного по берегу, затем поплыл. Впереди меня матрос плывет. Вижу — едва выплыл он, лежит на берегу, за траву держится и выбраться наверх не может. Подплываю я, тоже из сил выбился. Чувствую, дело идет к концу, что-то говорю ему. Он отвечает:

— Рад бы, браток, помочь, да сам едва лежу. — Потом вдруг крикнул: — На тебе!

И махнул рукой, словно веревку по воздуху бросил. Я знал, что он мне ничего не бросал и ухватиться мне было не за что, но вот поди ж ты, это-то мне и помогло. Я сделал рывок из последних сил, кинулся вперед, почувствовал, что уже лежу на берегу, и схватился за траву. Там мы лежали — два человека, матрос и летчик; потом отдышались, встали и пошли, обнявшись.

В Самаре уже светало, когда раздался свисток грузиться на пароход. Я погрузил пожитки на автомобиль, а вернувшись в комнату, свалился и уснул. Проснулся утром — смотрю: стоит «максим» (ручной пулемет) на окне. Я забрал его, гранаты — за пояс и пошел скорей на пристань. Пароход уже отчаливал. Едва успел перебросить за борт пулемет.

Направили меня в Красное Село, в школу высшего пилотажа, но поучиться там особенно не пришлось.

На Петроград шел Юденич. Я собирал машины «Ньюпор» и «Соффидж». Был я и на Северной Двине, под Котласом. Собрали мы самолет «М-20», поставили его на баржу и отправились с летчиком Шлатером на фронт.

Мы вылетали засветло, подымались над рекой и уходили к англичанам — бомбить. А на обратном пути сбрасывали в деревни листовки и газеты на русском и английском языках.

Какие это были машины, на которых мы тогда летали! Жалкие, тяжелые, продырявленные. А как мы тряслись над каждой каплей бензина, как волновались! Летишь и не знаешь, вернешься или нет… Тогда летчик был сам и столяр, и маляр, и механик. И все-таки машины служили свою службу. Мы били с них врагов, и мы же листовками вербовали себе друзей среди английских солдат. Хорошая, полезная для меня школа…

Моя система полета

Отлетав на гражданской войне, я попал в Севастополь, в школу морских летчиков. Я мог собрать любую машину, хорошо знал мотор, но с теорией мне приходилось туго. Больше того — я все еще с трудом писал и плохо читал.

Это очень мучительное чувство — понимать, что ты малограмотен. А знаний требуется много. «Какой же ты морской летчик!» — ругал я себя и тайком от других свыше года ходил к учителю на дом, изучал с ним русский язык, физику, алгебру. При мне всегда был учебник, и как только выдастся свободная минута, тотчас сажусь читать.

И вот постепенно во мне нарастало большое чувство радости: я жадно читал новые и новые книги, и предо мною все яснело. Это были обычные книги, но для меня они были необыкновенными. Я открывал для себя страны, любил одних людей и ненавидел других, и чем больше я читал, тем сильней хотелось все знать, ничего не упустить.

Инструктором в школе был старый морской летчик. Требовательный. Когда учлёт совершал ошибку, инструктор не ругался, но по лицу его видно было, что он недоволен.

Первую посадку на гидроплане я сделал неудачно. Утром подошел к инструктору и сказал ему, что хоть я и спасовал однажды, но летать хочу.

— Знаешь, — говорит он, — ты не горюй, пойдем со мной в воздух.

Мы пошли в воздух, а затем хорошо спустились.

— А теперь, Молоков, лети сам, — сказал инструктор.

Это придало мне силы, я поднялся сам и сделал отличную посадку.

— Ну вот, — засмеялся он и похлопал меня по плечу, — значит, зря горевал.

С его помощью я быстро и удачно закончил тренировку и стал летать на сложных машинах.

И вот я сам стал инструктором.

Я придерживался правила не ругать ученика, а стараться делать так, чтобы ученик сам замечал свои недостатки. Конечно, если человек упорно не замечал своих ошибок, я не ждал до бесконечности. Ошибки я определял, когда вывозил учеников. И после пробных полетов спокойно спрашивал:

— Ну как, дружок, у тебя с левым виражом?

Он начинает рассказывать, и постепенно, намеками, я его довожу до понимания им своей ошибки.

На «М-5» места инструктора и ученика находятся рядом, а на «Авро» инструктор сидит впереди, а ученик сзади. Сначала взлетаешь сам, набираешь высоту пятьсот — шестьсот метров, идешь по прямой. У нас есть телефон, и я могу ученику передать все, что хочу. Я говорю ему:

— Машина идет по прямой. Заметь, как расположен нос машины относительно горизонта. Заметил? Теперь я передаю тебе ручку, начинай сам управлять. Только держи ручку легко и не беспокой ее. Ну, в добрый час!

На «Авро» можно так отрегулировать машину, что она сама по прямой пойдет. Обычно ученик хочет сразу же поймать управление и начинает трепать машину вверх, вниз, вбок. Так всегда бывает в первый полет. Некоторые, правда, быстро соображают и не треплют машину зря. Другой машину сначала повертит, два-три полета повозится с ней, а потом у него уже начинают вырабатываться правильные движения, он уже чувствует руку.