Избранное - [32]

Я был у Иванова дома в дни его выздоровления. Он встретил меня своим обычным возгласом:

— А, наш специальный корреспондент!

Странно было видеть Иванова, всемогущего и размашистого начальника строительства, которого мы привыкли наблюдать веселым, энергичным, орущим, рычащим, без устали шагающим по строительной площадке или проносящимся по ней на велосипеде, странно, говорю, было видеть его вдруг притихшим, пьющим с ложечки какую-то микстуру, укутанным в шерстяной платок, улыбающимся слабой, робкой, какой-то виноватой улыбкой. Он тяжело, прерывисто дышал, его серые, навыкате, глаза лихорадочно блестели, щеки заросли седой щетиной.

Его вместе со мною навестил старый питерский товарищ, металлист, занимавший крупный хозяйственный пост в автотракторном объединении: Он говорил Иванову, который, хмуро отвернувшись к окну, слушал его:

— Ты, Василий, нетерпелив. Тебе, если хочешь знать, спокойствия не хватает.

Иванов не оборачиваясь отвечал:

— Плохо же ты меня знаешь… У меня действительно нет спокойствия, а вернее сказать — равнодушия. И не будет… Тут один писатель, Толстой фамилия его, говорит, что главное качество Облонского состояло в том, что он был совершенно равнодушен к тому делу, которым занимался, и потому никогда не увлекался и не делал ошибок. Страница четырнадцатая.

Он обернулся и перехватил удивленно-веселый взгляд питерского дружка.

— Значит, читаешь? — после короткого молчания спросил питерец.

— Почитываю, — сказал Иванов.

— Времена, Василий, другие, — осторожно сказал питерец. — Ведь как у тебя было: «Сарынь на кичку!» А теперь, браток, так не пойдет.

Иванов дернул плечом.

— Ну, было такое, ну, заворачивали баржи с лесом. Ну, стояли дозорные на Волге. Ну, брали напором. Но ведь я не один так делал. Ты спроси Дыбеца, как у него строилось на автозаводе в Нижнем…

А питерец продолжал осторожно, но твердо:

— Смена стилей… — Он оживился и стал рассказывать о приезде Серго Орджоникидзе в Нижний, на Автомобильный.

Когда питерец ушел, Василий Иванович, оглянувшись на дверь, скинул с плеч шерстяной платок и с неожиданной для его грузной фигуры силой сорвался с постели и перемахнул на стоявший у окна кожаный диван, уселся на нем, поджав по-турецки ноги.

— Рассказывай… Где был? Что видел? У Свистуна был?

Я ответил, что был у Свистуна на Харьковском тракторном, был у Ловина на Челябинском тракторном.

Иванов с каким-то ревнивым чувством воспринимал все, что делалось на ХТЗ и ЧТЗ.

— Да, — сказал он, не скрывая своей зависти, — им-то будет полегче нашего… Тропку-то мы пробили.

Он поднял седеющую голову и, будто прислушиваясь к чему-то, коротко засмеялся, удивленно сказал:

— А ведь еду на Балхаш, строить там буду медеплавильный завод… Масштабы, масштабы!

И с той живой непосредственностью, что так бурлила и закипала в этом пожилом человеке, он вдруг тихо сказал:

— Говорят — пустыня. Но я ведь такое растение, что везде принимаюсь».

(Из дневника корреспондента)

…Семь месяцев спустя, направляясь на новую стройку, я поездом остановился на Тракторном в Сталинграде.

Я мысленно пробегал тяжелые месяцы наших блужданий, ошибок и ушибов. Мы искали ключ к победе. Он был в наших руках, мы упорно учились овладевать сложнейшими станками мира. За неделю до моего приезда на заводе был Серго Орджоникидзе. То неясное, что в октябре 1930 года я назвал «голым энтузиазмом», товарищ Серго определил точнее: «То, что я вижу у вас, — это не темпы, а суета».

Он сказал:

— Мы этот завод строили не для того, чтобы удивить мир тем, что мы здесь, на пустыре, где много столетий ничего, кроме пыли, не было, воздвигли завод, не для того, чтобы крикнуть на весь мир: «Посмотрите на нас, большевиков, какой завод мы построили!» Ничего подобного! Мы с вами люди практические. Если мы строили этот завод, тратили миллионы золота, то ясно представляли себе, для чего мы его строим. Нам нужны тракторы для нашего социалистического хозяйства.

Серго указал на плакат, висевший в клубе, и привел ленинские слова о мечте в сто тысяч тракторов.

— Исходя из этого положения Ильича, — добавил он, — мы и построили Сталинградский тракторный завод.

И тогда же председатель ВСНХ с присущей ему страстностью рассказал об одной встрече с рабочим у большого конвейера:

— Вчера ночью я стоял около двух часов у конвейера и видел рабочего, который прямо-таки горящими глазами впился в трактор, сходивший с конвейера, и с величайшим наслаждением следил за ним. Это можно сравнить с картиной, как отец ожидает своего первенца. Жена рожает, а он и в тревоге, и радуется, и отчасти боится. Вот с таким же видом рабочий стоит, смотрит на конвейер и ожидает, когда сойдет с него трактор.

…Время подвести баланс.

Я оглядываюсь на пройденный путь. Профессор Д., тот, с которым мы яростно спорили на сессии Гипромеза при защите проекта, реванша у нас не возьмет. Все остается в силе, как было задумано в проекте. А в жизни получилось примерно так: вот когда впервые садишься в седло, то в поту и мыле будешь раньше коня; научишься — и конь идет хорошо, и в седле сидишь отлично. В седло мы сели крепко, поводья в наших руках.

1932

ЛИНИЯ ЖИЗНИ

1

Семнадцатое сентября в колхозе «Ленинский путь» объявлено нерабочим днем. В этот день в 1929 году межи разбросанных вокруг хуторов были уничтожены. Огромный массив, в тридцать тысяч гектаров, стал колхозным. Двумя же месяцами ранее, или, более точно, 28 июля, произошел примерно следующий горячий разговор между семьюстами женщинами и нижегородским рабочим Малышевым, направленным партией в деревню поднимать людей и крестьянские земли к новому укладу жизни.