Избранное - [26]

Теперь, когда я раздумываю над тем, что же произошло на заводе, за которым страна так пристально следила, тысячи причин являются предо мной. Но одна стоит впереди других: завод был пущен преждевременно, то есть мы смяли месяцы, в течение которых мы должны были пройти период нормального пуска. Сейчас это для всех заводов азбучная истина. Она обошлась нам недешево.

«Собрание инженерно-технических работников слушает доклад директора. В. И. Иванов говорит:

«Энтузиазма голого у нас хоть отбавляй. Быть может, это нужно квалифицировать другим термином, совсем скверным. Однако похоже это на «энтузиазм», если в начале мая в ответ на запрос из Москвы давалась телеграмма, в которой намечалась такая программа выпуска тракторов: июнь — 150, июль — 350, август — 700, сентябрь — 1600. И тут же требовалось узнать, куда выслать продукцию, чтобы не загружать транспорта.

Вся наша беда заключается в том, что мы поплыли в этих волнах голого энтузиазма, и вы, и ваш директор вместе с вами».

(Газета «Борьба»)

Я обращусь к проекту.

Разворот работ нами намечался следующий: в 1929/30 году опытное тракторостроение. 150 тракторов должны были проверить наши припуски и допуски. 1930/31 — 1600 тракторов. Пуск завода намечался в конце тридцатого года.

План был смят.

Еще в Америке я прочел в наших газетах рапорт моего заместителя, главного инженера, о том, что сроки пуска завода сокращаются на три месяца. Оборудование явно запаздывало, и я написал в Сталинград резкое письмо. Моя попытка по приезде из Америки отвоевать хотя бы несколько добавочных недель не увенчалась успехом. Монтаж и организация производства были скомканы. Вот начало наших болезней! В пустом литейном цехе один «энтузиаст» от имени рабочих и служащих дал торжественное обещание, что завод будет пущен досрочно. А я — я молча сдал свои позиции, включившись в общий водоворот.

Переход от строительного периода к пусковому оказался для нас более трудным, чем мы предполагали. Во время сорокадневного монтажа станки в механосборочном были расставлены, как мебель в новой квартире, но проводка электросилового кабеля и воздухопровода была сделана позднее. В литейном цехе формовка велась ручным способом. Первая формовочная машина была пущена только 4 августа. Отсутствовал мерительный инструмент. Инструментальный цех загружен был обработкой деталей трактора, своей же работой не занимался. Еще не прибыл первый комплект штампов. Коленчатый вал стали ковать лишь через два-три месяца. До этого работали на заготовленных в Америке валах.

Тогда вот стали возникать неполадки. Они возникали неожиданно, одна за другой, цепь неполадок. Все наши программы комкались, летели к черту, они были технически неоплачиваемыми векселями. А мы ведь чувствовали всю ответственность перед своей страной!

В механосборочном цехе я подошел к парню, который стоял на шлифовке гильз. Я предложил ему:

— Померь.

Он стал мерить пальцем. Я усмехнулся и, ни слова не говоря, отошел. Инструмента, мерительного инструмента у нас не было.

Когда в литейном цехе мы вынуждены были из-за временного отсутствия машин вести формовку вручную, американцы отказались. Многие из них действительно никогда вручную не формовали. Но их отказ истолкован был не в их пользу, об этом заговорили всюду. Американские специалисты умели работать, но мы тогда не сумели от них взять все, чем они владеют. Общая растерянность и недисциплинированность сказались и на их жизни. Американцы Луис и Браун избили негра Робинсона только за то, что он человек черного цвета кожи. Мы судили их советским судом — такие нравы чужды нашему обществу. И лучшие, наиболее сознательные американские специалисты поняли нас и вместе с нами осудили поведение этих выродков. Я пришел к американцам в столовую и напомнил им об одном факте. Когда мы заключали с ними договоры, в американской печати появилась статья одного юриста, который умолял их опомниться, не ехать в Советскую Россию, где их американский закон защищать не в силах. Встревоженные, они пришли к нам в контору в Детройте, но я успокоил их, сказав, что мы честно выполняем договоры, в том числе скрепленные капиталистическим законом. Об этом я им сейчас напомнил.

— Многие из вас ехали к нам, искренне желая помочь наладить новое производство в Советской стране. Многие — за деньги, думая только о том, как бы нажиться. Но это их личное дело. Но тогда считайтесь с законом, на основании которого вы заключали с нами договор. Работайте честно!

Трезвая, деловая постановка вопроса заставила их призадуматься. Но причины глухого недовольства американцами, неумелого использования их лежали глубже: в плоскости борьбы двух направлений — американского и кустарного. Кустарщина с первых же дней пробралась на завод величайшей точности и путала все наши карты. Эти скрещивающиеся линии борьбы резко проявлялись во всем. Мы метались от одного узкого места в производстве к другому, штопая их, а они возникали сразу в нескольких местах. Хаос царил во всем, и тогда возникла идея производственного сражения.

Если в строительный период мы жили и работали с подхлестом, то в период пуска и освоения это не давало тех же результатов. А мы продолжали штурмовать! Производственное сражение назначалось с такого-то и по такое-то число, и весь завод, стиснув зубы, мчался вперед. Наступало еле заметное улучшение, но напряжение спадало, и мы вновь отбрасывались назад. Вновь надвигались на нас неполадки: литейная задыхалась от отсутствия сжатого воздуха, в кузнице еще не было ножниц для резки металла, график движения заготовок комкался…