Избранное - [24]

— Ну, показывайте, — обратился он к боссу.

Без остановок, только в течение получаса согласился босс провести его по заводу. Они пошли из цеха в цех и часто останавливались. Босс шептал им, чтобы шли дальше, Иванов молча разглядывал, а Куликов то и дело ахал, когда видел лучшие станки.

— Промахнулся, — обратился он к Иванову, — нужно было этот станок заказать.

Иванов теребил босса:

— Давай показывай все…

Вместо получаса они проходили по заводу полдня».

(Из воспоминаний инженера-термиста В. Кузьмина)

При первом взгляде на старые, лепившиеся друг к другу цехи, среди которых были и новые, мелькала мысль о больших традициях, накопленных годами. Но наше преимущество состоит в том, что мы выпрямили технологический процесс производства трактора, ускорили путь его создания. Мак-Кормик снова непроизвольно напомнил мне февральские дни на техническом совете Гипромеза. Отталкиваясь, мы исходили в своих расчетах от цифр Мак-Кормика, который дает в год 30 тысяч тракторов при 300 рабочих днях и девятичасовом рабочем дне. Мы рассчитали наш завод на 50 000 тракторов.

Мак-Кормик старее нас, его душит кризис, он уже работает только три дня в неделю. Вот эти петли в расположении цехов — результат долгих лет блужданий и опытов. А мы взяли прямую, кратчайшую линию.

Я дал знать Мак-Кормику, что все же таки побывал у него на заводе: оставил в конторе свою карточку директора «Stalingrad Tractor Plant».

Перед своим отъездом в СССР я снова собрал всех наших инженеров и мастеров, практиковавших на американских заводах. Они съезжались в Детройт со всех концов Америки — с заводов Мак-Кормика, Джона Дира, Катерпиллера, Алиса Чалмерса, Хар-Пара, Клетрака, Форда, «Дженерал моторс», — наши люди, обучавшиеся искусству организации поточного производства. Большинство из них было одного возраста — не старше тридцати лет. Мы взаимно поделились американскими впечатлениями. Я сказал им о той прямой, кратчайшей линии в технике, которую мы прокладываем в своей стране и которую нам придется освоить.

«Весной я поехал с Ивановым на Тракторный. Он все больше привыкал ко мне, моя записная книжка и карандаш уже не раздражали его, с веселой усмешкой он встречал меня обычно одним и тем же возгласом: «А, наш специальный корреспондент!»

Он поставил на пол в купе свой кожаный портфель, весьма объемистый по размеру, который больше походил на чемодан, открыл его и, порывшись среди деловых бумаг и пачек чертежей, брусков стали и образцов радиаторной ленты, извлек на свет божий завернутые в газету сандалии со сбитыми задниками, служившие ему домашними туфлями.

Он добродушно усмехнулся:

— Ты, браток, извини меня, я хорошо высыпаюсь в дороге.

Но спал он мало, он и в поезде работал — читал докладные, внимательно рассматривал чертежи, делал пометки в своей записной книжке.

В сумерках в вагон вошел молодой инженер-технолог со скатанной в трубку связкой чертежей; оказывается, Иванов вызвал его телеграммой — они условились встретиться на станции Грязи, с тем чтобы спокойно, без помех, поработать в дороге.

Чертежи заняли нижнюю полку, свешивались до самого пола, время от времени технолог заменял одни чертежи другими.

Глубокой ночью Иванова разбудили — принесли телеграмму. Поезд стоял, светились огни большой станции, Иванов в сандалиях на босу ногу, без шапки в дождь помчался на телеграф — нужно было срочно по телеграфу передать одно свое решение. И пошло, и пошло… Сталинградский тракторный хорошо знали по всей линии железной дороги, и телеграфисты, давно знакомые с начальником строительства, в любое время дня и ночи доставляли ему телеграфные депеши. Он быстро их просматривал и, в зависимости от содержания, то радовался, то гневался и тут же посылал ответные телеграммы, которые перед отправкой читал вслух, точно это были приказы в стихах.

Он в эту ночь еще некоторое время работал над бумагами, потом лег, подложив под голову большие, с набухшими жилами руки.

— Задавай вопросы, — обращаясь ко мне, сказал он. Потом задумчиво повторил мой вопрос:

— «Почему я взялся за эту стройку?»

Итак, почему он с такой радостью взялся строить завод, прекрасно зная, что до него там по-азиатски кустарно и долго ковырялись на площадке у Волги, над крутыми берегами которой кружили некогда разинские ватаги?.. Так вот: его послала в эту степь партия большевиков. Такое задание: построить в самые сжатые сроки. Но к этому, пожалуй, стоит добавить и такое немаловажное обстоятельство — личную, что ли, склонность: строительство Тракторного завода было ему по душе. Да, просто по душе («Я ведь, черт возьми, старый металлист!»).

С этими словами начальник строительства крепко уснул.

За окном, шипя, проносились поезда, свет шел полосами по стенам ивановского купе».

(Из дневника корреспондента)

Освоение

17 июня 1930 года завод был открыт. Вся страна прислала к нам своих представителей; мы шли от цеха к цеху и в десять утра вошли в механосборочный. Вдоль железной ленты стояли делегаты завода, города, края, страны. Он двигался медленно, первый трактор дымчатого цвета. Когда он подошел к покатому краю железной ленты, мне подали «молнию». Я прочел ее вслух, взволнованный. Это была телеграмма из Москвы о наших тракторах, словно снарядами взрывающих старый, буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому, социалистическому укладу.