Избранное - [25]

«Поздно ночью я передал по телеграфу свою корреспонденцию в Москву.

(«Для него, для первого, в эти дни проверяют конвейер, о нем идут споры, с ним связывают люди свои надежды на лучшее будущее, к первому его движению прислушиваются двадцать две тысячи строителей и металлистов, в сердцах которых взволнованным эхом отдается стук его мотора. С каждым движением конвейера трактор начинает оживать. На сорок девятом месте медленно подвигающейся ленты трактор заводят, и, влекомый своей собственной, заложенной в нем силой, трактор в 15—30 лошадиных сил покидает конвейер, уходит из механосборочного корпуса. В нем, в первом тракторе, — наши темпы, наша воля, наша зреющая сила. И как не оглянуться, не вспомнить тот день в июне 1928 года, когда к берегам Волги подошли первые плоты с лесом и строители, нарушив безмолвие сожженной солнцем степи, раскинули на пятистах тридцати гектарах лагерь великой стройки, положив начало осуществлению ленинской мечты…»)

Потом я долго бродил берегом Волги, зашел в редакцию «Борьбы». В ожидании попутной машины на завод я стал листать старые газетные страницы. Мое внимание привлек живой рисунок, сделанный карандашом: Горький сидит боком, чуть подавшись вперед, точно ведет с кем-то живую беседу. В его руке дымится папироска.

Алексей Максимович приехал в этот город на Волге в августе 1928 года, к началу разворота строительных работ. И, само собою разумеется, проявил живейший интерес к тому, что строится за речкой Мечеткой.

— А нуте-ка, покажите план стройки… Давайте сюда строителей — пусть расскажут, на что замахнулись: способны ли оковать пустыню железом… А — железа хватит? А силы и энергии тоже хватит?.. Что? Должно хватить! Замечательно! Завтра я побываю у вас на Тракторном…

И в эту же июньскую ночь тридцатого года, как вещественное доказательство реальной, живой, действующей пятилетки, в Москву был отправлен первый трактор.

Сопровождали трактор пожилой мастер Тоскуев и слесарь-семитысячник Яков Френкель, широкоплечий, приземистый парень с большой шапкой волос и карими, чуть косящими глазами. Стремительный, неунывающий хлопец, он и понятия не имел, что есть на свете такая вещь, как усталость. Его на все хватало — и на ночной штурм по разгрузке оборудования, и на песню…

С митинга, который проходил на заводской площади, трактор вернулся в цех, мотористы тщательно отрегулировали мотор, пришел В. И. Иванов и сказал:

— Поедете, ребята, в Москву, на Шестнадцатый съезд партии. Конек ничего, — шепотом сказал Иванов и, обойдя вокруг машины, повысив голос, добавил: — Ничего, говорю, конек…

«Конек» вкатили ночью в товарный вагон. Туда же забрались делегаты завода — слесарь Яша и пожилой тихий механик Иван Тоскуев. У делегатов были места в мягком купе, но они решили, что должны быть там, где находится первенец, и перебрались в товарный вагон, прицепленный в хвосте пассажирского поезда.

Вагон сильно мотало. Трудно было устоять, а не только работать. Ключи выпадали из рук, отвернутые гайки раскатывались по полу. Приходилось ползти по вагону, ударяясь о стенки и о колеса трактора. Делегатов беспокоил мотор, который чуть-чуть барахлил. Тревожила мысль: «Что, если наш первенец повторит свои капризы в Москве и откажется взять горку в пять градусов?..» Они взялись отрегулировать его в пути. При свете «летучей мыши» они возились с машиной. Лица их были покрыты копотью, руки измазаны в масле. Яша даже засвистел от удовольствия — так прекрасно вел себя сейчас мотор.

Неожиданно на остановке кто-то постучал в стенку вагона. Делегаты струхнули и выключили мотор. Они решили не давать о себе знать, а то еще, черт возьми, отцепят вагон. Но там, за дверью, не унимались, барабанили и кричали:

— Эй, открывайте, и так уж задержали поезд…

Яша сказал Тоскуеву:

— Будем драться до последнего. Мы не позволим отцепить нас. — И решительно отодвинул дверь.

Грянула музыка. Оглушенный Яша юркнул в глубь вагона. В ту же минуту раздались крики «ура» — народ приветствовал трактор, первенец своей пятилетки.

— Ты только подумай! — обращаясь к механику, растерянно бормотал Яша. — Ты только подумай!.. Откуда они узнали, что мы везем наш трактор?..

И в дальнейшем на всех больших и малых станциях, едва поезд замедлял ход, сталинградцы распахивали дверь вагона и открывали митинг.

В Москве, на вокзальной площади, трактор был встречен народной демонстрацией. В кольце тысяч людей машина шла по улицам Москвы. Яков сидел за рулем. С замиранием сердца он слушал работу мотора. «Только бы не сдал! Ах, если бы все обошлось хорошо!» Механик Тоскуев шел рядом и, скашивая глаза на водителя, ободряюще шептал:

— Убью, если станет… Голову оторву!

Яша облегченно вздохнул, когда за поворотом узкой улицы он увидел наконец Красную площадь и Кремль. Все шло прекрасно. Мотор работал безотказно…

Делегаты съезда вышли встретить дымчатую машину, трактор мощностью в 15—30 лошадиных сил».

(Из дневника корреспондента)

Забыл ли я о том, что беспокоило меня? Стены стояли крепко, и я поддался общему настроению. Прошел день, другой. Стало ясно: завод был открыт, но не пущен. Известно, что вся страна ждала машин, которые должны сходить с конвейера с пятиминутным интервалом. Вся страна повернулась к нам лицом. Известно, что за полтора месяца мы дали всего-навсего 5 машин. И только. Когда туман торжественности рассеялся, мы стали испытывать муки освоения, мы вошли в период пусковых болезней, который, по общему молчаливому предположению, думали незаметно проскочить. Но мы задержались. Мы проходили тяжелую полосу освоения, которая впервые в стране предстала перед нами. И ясно, почему мы задержались: такой техники, высокоразвитой техники, мы никогда ранее не осваивали. Это была первая серьезная встреча.