Избранное - [4]

Чтобы пояснить вышесказанное, приведем конкретный пример. Очень важной и больной проблемой для Фюмана была проблема детства, занявшая большое место в его творчестве. С детством были связаны неизгладимо прекрасные воспоминания, но в детстве мальчику были привиты ростки национал-социалистской идеологии. И потом — что за детство в богемских Исполиновых горах с родителями — австрийскими католиками, оказавшимися в Чехословакии и мечтавшими жить в нацистской Германии? С каким этническим и культурным регионом мог соотнести свое детство Франц Фюман, учившийся в Вене и знавший и почитавший австрийскую литературу, по-видимому, даже больше немецкой? Вопросов, как видим, немало. Как же разрешал их писатель в разные периоды жизни? Провинциально ограниченный быт и профашистские настроения богемских немцев Фюман критиковал в «Еврейском автомобиле», в новеллах из повести «Жонглер в кино, или Остров грез» (новеллы «Индейская песня» и «Грозовой цветок» впервые публикуются в русском переводе). Фюман никогда не ставил под сомнение и вопрос о правомерности и справедливости переселения немцев после второй мировой войны с территории бывшей Богемии и с глубоким проникновением в существо дела описал свои мысли в связи с этим в новелле «Богемия у моря» (1962). И в то же время он в 1966 году поехал на свои родные места и постепенно выработал гораздо более диалектичное отношение к своему детству, чем просто огульное отрицание или сентиментальное умиление. Вчитайтесь в отрывок из книги «Над огненной пучиной»: «До сих пор я воспринимал становление человека как последовательную смену свойств и качеств, хотя бы и в развитии, теперь же… я понял, что это становление есть также и одновременность: ты ничего не утрачиваешь от того, кем ты когда-то был, и ты уже был тем, чем ты когда-то станешь. Мое детство было удалено от меня на пятьдесят лет и было мне, столь непостижимо иное, теперь вдруг ближе, чем мое сегодня, из которого я вступил в прошлое: мое католическое детство, мое блаженное детство, мое детство с ангелом-хранителем и девой Марией, мое австрийское детство, мое богемское детство, мое немецкое детство, мое европейское детство, мое детство в горах, мое детство в лесах, мое детство в саду, мое детство в снегу, мое детство в кристалле неба, мое детство перед живым огнем, мое детство в невинности рядом с сестрой, мое детство в преисподней, над которой владычествовали отец и мать, неустанно терзавшие друг друга, неустанно причинявшие друг другу боль, неустанно оборонявшиеся друг от друга детьми как щитами; мое детство в деревне, мое детство в харчевне, мое детство в монастыре, мое детство среди иезуитов, мое детство среди фашистов…» Так Франц Фюман постигал диалектику жизни и находил диалектику художественного творчества, познавая многомерности исторической действительности и научаясь выстраивать многослойные художественные тексты — будь то автобиографические книги, литературно-критические эссе или произведения с мифологическими сюжетами, которые в последнее десятилетие жизни занимали его все больше и больше.

Внимание к происхождению, к первоистокам характерно не только для Ф. Фюмана — теоретика литературы, но и для Ф. Фюмана — гражданина и писателя. Как человека и как писателя, пережившего фашизм и испытавшего на себе дурман нацистской идеологии, его постоянно интересовал вопрос о социальных, политических, психологических истоках и источниках фашизма, вопрос о функционировании национал-социалистского идеологического и социально-психологического механизма, вопрос о том, когда, как и какими путями проникала нацистская идеология в сознание миллионов немцев. «Однополчане» (1955), «Суд божий» (1957), «Капитуляция» (1958), «Еврейский автомобиль» (1962), «Эдип-царь» (1966), «Жонглер в кино, или Остров грез» (1970) — вот некоторые стадии осмысления этой важнейшей для Фюмана темы. В критике давно подмечено стремление художника дойти до корней, до сути вещей, но такой подход, с точки зрения писателя, вовсе не означает, что избран облегченный и упрощенный путь, скорее наоборот — именно здесь, у истоков, яснее видны все хитросплетения общественного механизма, граничащие, на первый взгляд, с фантастикой и ирреальностью. Так, попытка исследовать тот начальный пункт, когда нацистская пропаганда и вся государственная система оболванивания, столь разработанная в третьем рейхе, начинали отравлять сознание молодежи, закономерно привела Ф. Фюмана от взрослых героев к героям-детям, а попытка правдиво показать корни и механизм этого процесса парадоксальным образом заставила его усилить в рассказах цикла «Жонглер в кино» («Мой последний полет», «Грозовой цветок») фантастические, или, говоря его собственными словами, «мифические», элементы. Столкнувшись в своем творчестве с необходимостью введения в повествование фантастических и ирреальных элементов для достижения реалистической, в сущности, задачи или, точнее, для лучшего, более адекватного художественного воплощения описываемых явлений, Ф. Фюман смог глубже понять сложных писателей прошлого и современности. Особенно впечатляют его статьи и речи, посвященные творчеству Э. Т. А. Гофмана, и книга о Г. Тракле.