Избранное - [24]

Оскар ушел. Что было делать? Он должен был уйти, его ожидали дела, и ему вовсе не улыбалось встретиться в этот момент с доктором, к которому он испытывал нечто вроде уважения, смешанного со страхом.

Когда Эгон вернулся домой, жена его все сидела в том же кресле и сшивала клочки платка. Глаза у нее были красные, она вздыхала, и хмурое ее лицо не предвещало ничего доброго.

— Что с тобой, Минна? — встревожился он. В сердце словно нож вонзился: «Узнала!» Но он должен был спросить ее, не мог не спросить, боясь, что она все знает, и все же надеясь, что дело, может быть, в чем-то совсем другом.

— Ничего! — ответила она сквозь зубы.

— Ты плакала?

— Я? Нет!

Доктор подумал, стоит ли добиваться ответа, и предпочел уйти в кабинет. Через минуту прозвучал резкий, сухой голос Минны, раздававшийся каждый вечер:

— Эгон! Ужинать!

Правда, сейчас время ужинать!

— Что с тобой? — спросил еще раз доктор, сидя за тарелкой с супом. У Минны был вид мученицы, которая все-таки не покорилась судьбе.

— У женщины иногда могут быть глубокие душевные переживания, — произнесла она бесцветным голосом.

— А ее муж не должен о них знать?

Минна пожала плечами и иронически улыбнулась.

Эгон не настаивал. Теперь он уверился, что Минне все известно. Кровь застыла у него в жилах, ноги налились свинцом, голова отяжелела.

Ужиная, они не произнесли ни слова. Потом доктор, как обычно, положил салфетку на стол, бесшумно поднялся и прошел в свой кабинет. Минна отправилась в спальню.

Что теперь делать? Действительно, что же делать теперь? За три года, что длилась его связь с Анной Вебер, он ни разу не подумал, что же произойдет, когда Минна о ней узнает.

Он гнал от себя эту мысль, как и все другие, относящиеся к Минне, возникавшие за время их двадцатилетнего супружества. Сначала он мучился тем, что не честен по отношению к Анне, что он женат, испортил ей жизнь, потому что Анне уже за тридцать и она все еще не замужем. Но сам же отвечал себе: Анна знала о его супружеских узах, представляла себе, на что идет, когда, пренебрегая условностями, полюбила его и отдалась ему без колебаний. Потом он думал, что и он, и Анна виноваты перед Минной. Но до тех пор, пока Минне ничего не известно, она не страдает. А если она не страдает, то никакого ущерба он не наносит ей. На этом он успокаивался.

Но теперь все представилось ему в другом свете. Минна знает и мучается. Двадцать лет назад их свел его отец, он сделал благое дело, он поступил правильно. Все благополучие доктора построено на приданом жены. И у него теперь нет иного выхода: раз Минна страдает, он должен расстаться с Анной Вебер. То, что он обрел, что перечувствовал за последние годы: полноту счастья, взаимопонимание, поддержку, обожествление, ощущение того, что он молод, красив, совершенен, что может расходовать силы и щедро расточать душу, — все это должно было исчезнуть вместе с Анной. Упершись локтями в письменный стол, сжав руками виски и закрыв глаза, словно мучаясь невыносимой головной болью, Эгон чувствовал, что переживает самый трудный час в своей жизни. В молодости подобных испытаний у него не было, сейчас же, когда ему перевалило далеко за сорок, когда он приближался к пятидесяти, он вдруг узнал, что и у него есть уязвимые места, есть сердце, оно колотится в груди, словно в тюремном застенке, и что ему нужно принять самое тяжкое в жизни решение и заплатить за него ценою всего своего запоздалого счастья. Он хотел напомнить себе, что он смелый человек, что он всегда был отважен и решителен, что теперь ему не пристало вступать в противоречие с самим собой, так как он шел на брак, предрешенный его отцом, сознательно и должен быть последовательным, но вместе с тем он понял, что, принимая его, еще не знал, что можно жить и чувствовать по-другому.

В то же время он спрашивал себя, хотя и пытался обойти эту мысль: что будет с клиникой без Анны Вебер, как он справится со всем один, совершенно отвыкнув от всех административных дел? Как он сможет быть уверен, что никто не крадет и не пренебрегает своими обязанностями, не спит на дежурстве? Кем он ее заменит? Как будет справляться с обслуживающим персоналом? Ведь Анна Вебер, даже когда он об этом и не помышлял, раскрыла махинации Шульцера. Совсем молоденькой поступила она на работу в клинику, ей было двадцать лет, и всю свою молодость она служила ему, любила его, хотя поначалу он ее вовсе не знал и не обращал на нее внимания.

Эти мысли сменялись воспоминаниями о тех часах, когда Анна выслушивала его самые потаенные думы, вникая в профессиональные тайны, которые до тех пор некому было послушать, которые он, как скупец, хранил про себя, не доверяя врачам-коллегам, те самые тайны, о которых Минна ничего не желала знать. Он представлял, как лежит, положив голову на колени Анны, и думал, что никогда уже ему не придется так лежать.

Но иного выхода не было, Минне все известно!

Поздно ночью, когда все уже спали, кто-то позвонил, потом принялся торопливо колотить во входную дверь. Доктор отправился открывать, ноги у него заплетались, глаза слипались, в голове стоял туман. Его очень редко беспокоили по ночам. Обычно Анна Вебер, которую вызывали в первую очередь, находила возможность разрешить все вопросы с дежурным врачом, не беспокоя доктора Таубера.