Избранное - [2]

Иолан надменно повернула голову на длинной шее и взглянула с такой злобой и отвращением, что граф отступил назад. Как некрасива его жена! Когда же она разгневана, она просто безобразна! «И что в ней Пал нашел? — мелькнуло у него в голове. — Почему вот уж пять лет липнет к ее юбке, словно муха к меду?»

— Мне бы надо приставить к тебе опекуна, когда ты едешь в город или принимаешься управлять моими имениями, — отрезала она.

Ласло окаменел. Опять она говорила о «своих» имениях, а он опять чувствовал себя ничтожным и жалким человечишкой рядом со злой и богатой женщиной, которая вот уже почти пятнадцать лет была его женою.

— Ты разве не слышишь, что кто-то приехал? — резко спросила она. — Выйди встреть.

Граф попятился, повернулся и вышел.

Приехал полковник Бодроки, надменный, краснолицый толстяк в сияющем шитьем мундире и высоком кепи с султаном. Он вылез из коляски, запряженной шестеркой лошадей, и зашагал по посыпанной песком аллее, обсаженной розами.

Граф шел ему навстречу, они радостно обнялись и вместе направились к террасе, увитой глицинией. Кучер подхлестнул лошадей, обогнул дом, проехал сквозь боковые ворота и отправился на конюшню.

Огромные плакучие ивы, окружавшие справа и слева террасу, были освещены последними лучами солнца. Благоухание левкоев поднималось до самых окон.

После полковника прибыл Телегди с Эржебет в экипаже с верхом, несколько старомодном, но хорошо сохранившемся еще со времен деда Телегди, Антала, блестящем и чистеньком, словно он и не катился по пыльной дороге от поместья Телегди — Телегдфалвы — до имения Бароти. Не успели полковник и граф произнести первые комплименты Эржебет, которая в своем желтом, соломенного цвета платье, с такими же соломенными волосами и голубыми глазами «казалась олицетворением весны», как у ворот появилась коляска Пала Эрдейи. Рядом с ним на мягких подушках сидел еще кто-то. С террасы Ласло разглядел, что Пал привез с собой лейтенанта Имре Шофолви, из тех Шофолви, которые недавно породнились с князем Банфи. Он поднялся, чтобы торжественно встретить гостей, и громко приветствовал каждого, называя по имени, надеясь, что его жена, чье отсутствие нарушало все правила этикета, теперь-то, при имени Пала, наконец выйдет к гостям.

Музыканты из Одоржея уже давно толклись на заднем дворе. Они устали и проголодались. Большую часть дороги им пришлось пройти пешком. Накануне вечером они играли на помещичьей свадьбе, закончившейся скандалом, — невеста после венчания сбежала с гусаром. Музыкантам, несмотря на то, что они играли до самой полуночи, не заплатили ни гроша. Никто там о них не позаботился, мрачный управляющий выставил музыкантов за ворота и спустил собак. Только на полдороге к имению Бароти над ними сжалился возвращавшийся из города крестьянин и подвез их, ссадив с телеги на повороте к имению. Кухарка Маришка вынесла им кусок жареной телятины и кувшин вина. Они поели, спустились к ручью, погрузили в воду свои натруженные ноги и тихо наигрывали легкие, веселые венские вальсы.

Наверху, на террасе, расставляли закуски и крепкие вина — заграничные и из погребов графа. Большие бутылки с золотыми этикетками и глиняные зеленые обливные кувшины на серебряных подносах переходили от гостя к гостю. Все заметно оживились, громко разговаривали и смеялись. Лейтенант Шофолви остроумно рассказывал о последней охоте, в которой он принимал участие, и о том, какие шутки подстраивали они одному лейтенантику — выскочке из незнатной, невежественной семьи.

Ласло Бароти чувствовал себя как на угольях. Иолан все еще не появлялась, и он невнятно пробормотал, что она целый день страдала от сильной мигрени, но это объяснение ни для него, ни для гостей не прозвучало убедительно. Эржебет только прикасалась губами к полному бокалу, который она так и не выпила с тех пор, как стали обносить аперитивами, и тихо и лукаво посмеивалась, когда лейтенант Шофолви и граф Пал Эрдейи настоятельно упрашивали ее выпить в честь весны. Все гости во главе с хозяином окружили ее и стали умолять. Шофолви опустился перед ней на колени. Пал тоже преклонил колена, Эржебет подняла вверх свои тонкие руки, словно желая отстраниться от этих шумных настоятельных просьб, и счастливо засмеялась, приоткрыв бледные губы и обнажая чуть-чуть длинноватые зубы, когда на пороге террасы появилась Иолан.

Она была бледна, но глаза ее блестели. Пышные волосы, поднятые с затылка и перехваченные почти на макушке, горели в красноватом отсвете заката. Высокая и крупная, тонкая в талии, с гордо вздымающейся грудью, с крутыми бедрами и длинными ногами, упругость которых словно ощущалась даже под богатыми складками платья из красной, как старое вино, тафты с зеленоватым отливом, она протянула свои сильные руки навстречу гостям, как бы желая обнять их по-дружески всех разом. На ее бледном лице с большим носом и широкими ноздрями появилась счастливая, светлая и чарующая улыбка. «Как она хороша, — подумал Ласло, — как хороша! Но все же нос у нее слишком велик!»

Оба юноши застыли, устремив на нее взгляды, потом вскочили и склонились, приветствуя ее. Все остальные гости поднялись из глубоких кресел. Ласло прекрасно видел то восхищение, которое было написано на их лицах, и на миг почувствовал себя польщенным. Эржебет растерялась, как будто ее в чем-то уличили и могут посмеяться над ней.