Избранное - [92]
Начинает какой-нибудь адвокат, надеющийся стать судьей:
— Ну, теперь-то и мы вздохнем, господин субпрефект, да…
— Да-да, и мы вздохнем, — подхватывают другие.
Адвокат продолжает, весело поглядывая вокруг:
— Мы боролись долго, очень долго и наконец-то раздавили деспотическую гидру политиканов, втоптали ее головой в пыль и грязь…
— Да, да, деспотическая в пыли, деспотическая в грязи, совершенно верно!
— Не было справедливости на земле…
— Нет, нет, не было, разумеется не было!
— Все человечество стонало под гнетом деспотизма.
— Разумеется, стонало, что и говорить!.. Да и как стонало!
— Дитя еще в утробе матери корчилось под бичом тирана…
— Да, да, корчилось так же, как и все мы корчились.
— Теперь пришел наш черед, и мы, объединившись, воедино раздавим голову гидры…
— Давайте мы с ней разделаемся!
— Теперь справедливость снова воцарится в Некуле и приласкает всех неутешных, голодных, обездоленных, всех нас, взывавших к небесам…
— К небесам? Да что там!.. Выше небес!
— Теперь в наших хижинах для нас, наших детей и жен восторжествует великая справедливость, величайшая справедливость. Счастье пришло вместе с новым правительством к жителям Некуле, угнетенным и облаченным, если можно так выразиться, в траурный креп страдания!
— Браво! Браво! Как здорово у него это получилось!.. Браво, ура!
— Да здравствует правительство! Да здравствует господин префект и почтеннейший наш Ницэ, господин субпрефект!
И все бросаются обнимать и целовать оратора. Он просит извинить его, так как «не подготовился к выступлению ничуть, ни чуточку, ну ни капельки», — тут оратор показывает на кончик ногтя, желая подчеркнуть, как мало он был подготовлен. Почти все представители существующих в Некуле партий, слушая его, думают:
«Вот дьявол! А что было бы, если б он подготовился?»
После одной из таких речей было решено вечером собраться всем у субпрефекта. «Посмотрим, что надобно делать, ведь приближаются выборы, нельзя терять ни минуты, речь идет о том, чтобы раздавить голову деспотической (гидры)».
В самом начале села, по левую сторону уездного шоссе, возвышается дом нового субпрефекта, господина Ницэ Кандела, владельца поместья в Некуле.
Дом у него новый, просторный, с застекленной верандой, крытый железом. Это одно из пяти-шести чудес Некуле. Остальные жилища — большей частью лачуги, крытые дерном и почти сравнявшиеся с землей, так что если бы не трубы, воткнутые в их осевшие крыши, трудно было бы угадать, где ютятся три с лишним тысячи жителей.
Смеркается.
Возле дома господина Ницэ Кандела расхаживают два сторожа — один с ружьем, другой с длинной, толстой дубиной, — и то и дело протяжно выкрикивают: «Кто идет! Кто идет!»
Дом субпрефекта освещен. Это настоящая иллюминация: на шести окнах — шесть подсвечников со стеариновыми свечами. В гостиной на потолке большая бронзовая лампа, под лампой — два стола, сдвинутых вместе и покрытых серой скатертью, вышитой красными, желтыми и синими нитками — это национальные цвета. Скатерть вышита самой госпожой Гиолицей еще в то время, когда она была воспитанницей с похвальными грамотами в пансионе монахинь в Галацах.
Вокруг столов — приверженцы субпрефекта, представители всех партий, мелкие чиновники всех мастей, сплоченные вокруг нового субпрефекта.
Господин Ницэ, субпрефект, отхлебывает кофе и лениво покуривает сигарету, вставленную в почерневший янтарный мундштук. Пепел он старательно стряхивает на блюдце.
У господина Ницэ продолговатое лицо, седые волосы и густые усы, словно приклеенные к губе. Он высокий, худощавый, вид у него болезненный. Приехал он совсем недавно, в самый разгар предвыборной страды, чтобы поддержать «партию в волости Думбрэвь, которая, по правде сказать, еще не избрала себе лидера».
Напротив него — госпожа Гиолица. Она пухленькая, приземистая, с черными завитками волос на лбу, краснощекая, экспансивная, глаза у нее большие и быстрые, рот широкий; нервическая, чуть отвислая нижняя губа госпожи Гиолицы подергивается, когда она начинает или заканчивает свою речь.
Она в шелковом платье лимонного цвета.
Пришел и ее черед, на сей раз она повелительница свергнутой деспотической гидры. Довольно с нее тех унижений, которые «она, женщина из хорошего рода, терпела под гнетом развратников».
Госпожа Гиолица стучит кулаком по столу. Она требует, и господин Ницэ должен повиноваться.
Она молода и полна сил, а господин Ницэ стар и хил, он не смеет возражать.
Все остальные, расположившись вокруг господина Ницэ и госпожи Гиолицы, пьют кофе и курят. Адвокат Чиупей, тот, что произносил речь, поглаживает черные длинные бакенбарды; он не спускает глаз с госпожи Гиолицы. Адвокат Андрин — невысокий старик с невероятно длинными белыми усами и генеральской бородкой клинышком; он плешив, макушка у него желтая, сморщенная, щеки отвислые и словно отливают серебром, потому что он уже несколько дней не брился. Андрин — крестьянский адвокат, с той поры как его сын сделался помощником «судьи» в этом же самом местечке Некуле. Его политические взгляды «подозрительны», немного «запутаны», потому что он был старостой во время режима деспотической гидры. Рядом с Андрином — председатель временной комиссии. Это старик в круглых очках, завязанных на затылке двумя шнурками; лицо его и особенно усы, неумело подстриженные ножницами, наводят на мысль, что он простой мужик, а не помещик и уж во всяком случае не председатель
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.