Избранное - [91]

А вот матери в ссоре! Грех-то какой!

Дети ходили, понурив головы: бледные лица, тяжкие думы, на сердце грусть, в глазах печаль.

— Рэдукану, сынок, — сказала ему Гира в день пасхи, — что это ты такой растрепанный?.. Да на тебе лица нет!

Рэдукану промолчал, а старуха украдкой поглядела на дом Ианы, ворча себе что-то под нос и нехотя жуя крутое яйцо.

А матушка Иана с Ириной грелись на солнышке.

— Ирина, доченька, ты что это платье криво надела, и фартук на сторону съехал, косы не уложила как следует, да и монисто на тебе самое некрасивое — и это в первый-то день пасхи? И похудела… честное слово… точно все назло мне делаешь…

Ирина молчала. Матушка Иана метнула взгляд в сторону дома Гиры, покачала головой и вздохнула… «Ну! гм!»

А ночи! Какие были кроткие и прекрасные ночи! В ясном воздухе плыла серебристая луна.

— Рэдукану, что это ты все выходишь из дому? Тебе нездоровится? — пробормотала Гира спросонья.

Парень неслышно, точно кошка, подкрадывался к двери.

— Ирина, доченька, куда ты идешь?.. по ночам все выходишь из дому… Тебе что, неможется… а? — проснувшись, спрашивала Иана, а Ирина, вздрагивая, отвечала шепотом:

— Да нет, что ты!

Еще не прошла святая неделя. Однажды среди ночи Гира и Иана проснулись. Детей рядом не было, но постели еще были теплые. У обеих внезапно мелькнула одна и та же мысль.

Перекрестившись, матери поспешно оделись и на цыпочках вышли во двор, оглядываясь по сторонам. Крадучись, пробрались они между деревьями, уже покрытыми густой листвой. Дойдя же до середины двора и взглянув на плетень, от которого остались только одни торчащие колья, они остановились как вкопанные, пораженные тем, что увидели. Все закружилось у них перед глазами.

Между двумя кольями стояли Рэдукану и Ирина и умоляли друг друга не плакать. Лунный свет серебрил их белые одежды.

— Рэдукану, скажи по совести, тебе холодно?

— Мне не холодно… А тебе?

— Ничуточки…

— Ирина, может, ты домой хочешь, скажи по правде?

— Я? Нет. А ты?

— И я тоже не хочу…

Старухи, вытянув шеи, словно две собаки, подстерегающие дичь, замерли на месте. Они уже заметили друг друга, но ни та, ни другая не осмелились пошевельнуться.

Рэдукану и Ирина вытащили из-за пазухи по красному яйцу и похристосовались.

— Христос воскрес, Ирина!

— Воистину воскрес, Рэдукану!

Рэдукану поцеловал Ирину.

— Ударим и другим краешком… — сказал Рэдукану.

— Еще раз хочешь?

— Христос воскрес!

— Воистину воскрес!

И Рэдукану, обвив руками тонкую талию Ирины, поцеловал ее.

— Ирина, ты можешь ослушаться свою матушку?

— Нет, Рэдукану, упаси меня бог!

— И я тоже… А если они не помирятся…

— Никогда?.. Тогда я брошусь в колодец…

— А я под копыта лошадей…

Старухи содрогнулись. Их объял ужас при мысли о смерти детей, и они поспешили уйти, подавив рыдания: они боялись вспугнуть их.

Всю ночь они проплакали. Что же они будут делать без детей? «Это я виновата!» — «Безмозглая моя голова!» — «Это все моя гордыня!» — «Я пойду к ней!» — «Да я готова на ее дверях повеситься, только бы прощения вымолить!»

И они до самого утра не могли сомкнуть глаз.

Дети спали, утомленные бессонной ночью. Пристыженные, опустив головы, старухи двинулись навстречу друг другу, раздумывая, с чего бы им начать разговор. Подняв глаза, они встретились лицом к лицу как раз там, где ночью дети их жаловались на свою судьбу…

Старухи без слов схватились за руки и пристально посмотрели друг другу в глаза…

— Ну, кумушка Гира, кто же теперь выходит умнее: мы с тобой или дети?

Гира перекрестилась…

— А разве я не говорила тебе, что все образуется, по воле божьей?.. Это дьявол нас попутал: «Ломайте забор», а бог-то думал: «Ладно, слушайте рогатого, а я из двух дворов — один сделаю…»

Спустя десять лет две старухи, белые как лунь, с умилением глядели на своих резвых кудрявых внучат…

— Посмотри-ка, Чиока похожа на мать как две капли воды…

— А вот, Удря, пузырь этакий, вылитый отец…

Так беседовали они, сидя за пряжей под тенью акаций… Видно, уж так было суждено…

Перевод М. П. Богословской.

ПЕРЕД ВЫБОРАМИ

Спускаясь из Слатины по шоссе, вдоль которого справа тянутся прибрежные рощи Олта, а слева — цепи холмов, засеянных кукурузой, и неустанно погоняя четверку лошадей, за три часа можно добраться до Некуле, большого села с тремя тысячами жителей. Здесь же и резиденция субпрефектуры волости Думбрэвь. В Некуле, помимо волостной субпрефектуры, находится и окружной суд, есть там и судья, и помощник судьи, и писарь одновременно исполняющий обязанности привратника. Некуле кишмя кишит адвокатами, бывшими сборщиками налогов, бывшими судьями, бывшими помощниками судей и бывшими помощниками субпрефекта волости Думбрэвь.

Крестьяне и более пятнадцати помещиков возделывают виноградники, которые тянутся на десятки километров вдоль Олта по правую и по левую сторону уездного шоссе. Все они живут неплохо — поставляют вино в уезды Арджеш и Мусчел.

В Некуле жизнь бьет ключом; там разгораются политические страсти и действует множество политических партий; но почти все партии на стороне субпрефекта, который в свою очередь держит сторону префекта, а префект, само собою разумеется, — сторону правительства.

Большинство партий — это партии мелких чиновников, состоящие из пяти — десяти человек; когда сменяется правительство, члены этих партий говорят одно и то же; они группируются вокруг помощника префекта, и в особенности вокруг господина префекта, и речи их так похожи одна на другую, словно их обдумывает, пишет и произносит один человек.