Избранное - [88]

— Что поделаешь, соседушка, одни девичьи-то руки у меня, а не десять: и цевки сделай, и нитки на них намотай, и чистоту наведи, и воду принеси…

— А кукурузные-то початки и тыквенные корки, почитай, уж год у порога валяются. А двору-то ведь, как и столу, пристало чистым быть. Вот положи я еду на грязный стол, что бы ты мне сказала?

— Твоя правда, Гира, вот сейчас спущусь только с дерева и вымету двор чисто-начисто.

— Так-то оно так, кума, да скажу я тебе — двор-то девушке мести положено; не приучи ее сейчас, потом уж поздно будет. Коль не возьмет она метлы в руки, метла сама мести не будет!

— Ну сама посуди, в четырнадцать-то лет за всем не углядишь.

— Дай себе только волю, а уж там… Лень-то ведь, как свинья… почесал ее раз по брюху, а потом хоть бей, она все равно в дом полезет!

— Грех тебе так говорить, Гира! Да разве моя Ирина ленивая?

— Да, может, и нет… а вот я-то в ее годы уж до чего проворна была, работа, бывало, так и спорилась. В комнатах все так и сверкало белизной, на дворе — ни соринки; кажись, если б завалинка хоть в одном местечке облупилась, руки бы себе отрубила.

Тут уж матушка Иана не выдержала. Дочь была ее единственной отрадой! Она сердито рванула ветвь шелковицы, сунула листья в передник, откашлялась, отерла рот и сказала обиженным тоном:

— Ну что ж, кумушка, уж какая есть: каждому свое мило! Ирина у меня, по милости божьей, один свет в очах; будь она и виновата в чем-нибудь, не убить же ее теперь за это! Ведь дитя-то — не ангел, и тебе небось немало возни с твоим Рэдукану!

— Упаси бог! Не привелось! Не с кого ему дурных примеров-то брать. Ведь недаром говорится: с кем поведешься, от того и наберешься!

— Ну, коли так, то прощай, кума! — сказала матушка Иана и, заткнув за пояс передник, быстро спустилась с верхушки шелковицы.

— Прощай, — сухо ответила Гира; потом, словно вспомнив о чем-то, нехотя прибавила:

— Завтра… ваш черед… Придете к нам? Ждать вас к обеду?

А матушка Иана, пробираясь среди сливовых деревьев, пробормотала невнятно:

— Посмотрим… может, и придем… да только вот… надо еще двор убрать… дом побелить… посмотрим… может, и придем… не знаю…

И как пришла матушка Иана домой, так и швырнула в сердцах листья посреди комнаты. Гусеницы плотной, светлой массой ползали по этому зеленому лиственному ковру. А матушка Иана даже не смотрела на них, даже слова доброго им не сказала, а до сих пор, бывало, и не наглядится на них. Ирина наматывала нитки. Матушка Иана молча схватила метлу, что стояла в углу около сарая, и давай мести, да так, что тыквенные корки и кукурузные початки в разные стороны полетели. Потом быстро взяла кусок негашеной извести, смешала с водой и несколько раз провела кистью по пятну на стене. Ирина отложила веретено и подошла к матери.

Тонкая сборчатая сорочка с широкими короткими рукавами плотно облегала ее талию, спину и обрисовывала высокую, округлую грудь. Щеки у нее были нежные, а черные глаза влажные, блестящие, ясные и чистые. Понятно, почему матушке Иане горько было, когда ее Ирину обижали!

Раньше никогда матушка Иана не бывала такой хмурой.

Тяжело на душе у нее было. Проводя по стене кистью, она то и дело останавливалась и всякий раз, заправляя под зеленый платок выбивавшиеся на виски седые волосы, тихо шевелила губами, будто говорила сама с собой. Наконец, Ирина спросила робко и ласково:

— Что это с тобой, матушка? Кто тебя огорчил? Я уже кончила наматывать нитки. Почему же ты мне не сказала — я бы сама подмела двор?

— Ничего, родная, — ответила Иана, — ничего… вот каковы люди-то… Все им не так: то двор не подметен, то стены грязные, то одно, то другое — душу всю вымотали. Ну вот Гира, что ей вздумалось, чего она взбеленилась… с левой ноги встала, что ли?

Ирина призадумалась. Матушка Гира сказала что-нибудь злое, насмеялась над ними? Да этого быть не может! Да разве бывают на свете злые люди? А уж тем более матушка Гира… ведь у нее сын такой ладный, веселый, а сама она придет ли, бывало, уходит ли — всегда с приветливым словом: «Здравствуйте, соседушка!» — «Прощайте, соседушка!» — «Что у вас нового?» — «Ирина, а ну-ка подставь-ка и другую щечку». — «Дай теперь и глазки твои поцелую». — «Будь здорова, милая». Так, значит, человек может быть не таким, каким кажется? Ведь матушка Гира, даже когда смотрит на их гусынь с гусятами, которые щиплют травку во дворе, на наседок с цыплятами, что клюют гречиху, на индеек и на нежных пушистых индюшат, вся так и светится радостью, подбоченится и говорит, да сердечно так: «Растите на здоровье, скотинушка и птица домашняя, размножайтесь, как морской песок». Стало быть, она им только добра желает! Тогда как же она могла обидеть матушку Иану? Огорчилась Ирина, ничего она толком понять не может. Прислонилась головой к стене и спросила:

— Матушка, а что с человеком бывает, когда он озлобится? Он забывает о том, что раньше было? Гневается так, что лучше ему и на глаза не попадаться? И что ж, никогда он уж больше не будет таким, как прежде, добрым, хорошим?

— Эх, родная моя, — отвечала Иана с горькой усмешкой, — да будет, будет… уж так человек устроен… приходит ведь время, и перелетные птицы тоже домой возвращаются… но уж коли зарядит дождь, увянет листва, погибнут колосья, и плоды уже не родятся…