Избранное - [87]
Вот так-то! Коли дело дойдет до того, что нельзя и словечка сказать спроста, нельзя и взглянуть, не подумавши, коли дойдет до того, что станешь считать, сколько стаканов вина выпил твой друг у тебя за столом, чтобы и самому потом при случае не просчитаться, — вот тогда дружбе конец, ведь так уж заведено, что настоящая дружба всегда свободна и искренна.
Все диву даются, когда узнают, что матушка Иана и матушка Гира в ссоре. Раньше этих соседок, бывало, водой не разольешь, а теперь все в селе, от мала до велика, знают, что они на ножах.
Дети и те удивляются и, когда скачут верхом на палке, загоняя своих воображаемых жеребцов почти до упаду, то украдкой посматривают на их дома и навостряют уши, — хоть бы словечко уловить! А потом мчатся стрелой и говорят, подражая взрослым: «Как это нехорошо!», «Свет-то стал злым!», «Они вот бранятся и бог весть что друг на друга наговаривают!»
Матушка Иана и матушка Гира — вдовы. У матушки Ианы — дочь Ирина, а у матушки Гиры — сын Рэдукану. А ведь когда-то их семьи были большие, да какие трудолюбивые! Но иноземные солдаты занесли заразные болезни и всякие недуги, и немало народу погибло тогда!
Хоть и овдовели они, а вот, слава богу, живут в достатке, на рождество у каждой окорок, на пасху обновка, а на весеннюю ярмарку ведра и кувшины новые, да по усопшим есть на что поминки справить!
Умерли мужья и оставили вдовам в наследство дома хорошие, пристройки, да все на фундаменте, чтоб стояло крепко, не прогнило, сады с абрикосами и сливами, огороды с цветами и овощами, и все это окружал плетень с терновым навесом и такой густой, что сквозь прутья его и не разглядишь ничего. Водились у них и деньжата про черный день!
Частенько соседки спрашивали друг у друга совета в делах и так рассуждали: «Вот, кажется, все есть у человека — живи себе да радуйся, ан нет! — не довольствуется душа, подавай еще — уж на чужое добро зарится, так бы вот и украл, коли мог бы! Вот уж кто истинно век нищим будет! А с нас и своего добра хватит!»
И сновали ли они пряжу, растянув ее по всему двору, словно белый пояс, взбирались ли на шелковицы, чтобы наполнить передники листьями для гусениц, всегда, бывало, подбадривали друг друга добрым и разумным словом:
— Видишь, соседушка Гира, когда довольствуешься немногим, тогда и бог помогает. Смотри-ка слив-то сколько у нас, ветки так и ломятся.
— Твоя правда, Иана. А как гусеницы-то твои? Мои так едят — прямо диву даюсь.
— Куда уж лучше! Ведь самые отборные, дай бог им здоровья, с палец толщиной, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
— Я решила: в день святой Марии зарежу самую жирную индейку и устрою в саду пир горой, уж больно все у нас ладно идет! Мой-то, Рэдукану, каков молодец, управляет лошадьми не хуже, чем бедный покойник, царство ему небесное! А ведь ему в рождественский пост только семнадцать годков будет! Чистит, чистит коня скребницей, на попоне — ни дырочки, дай бог ему здоровья; а верхом груженную телегу плечом подымает, подумай только, будто в ней и нет ничего.
— Ну, кумушка Гира, не подумай, что я завидую, но прямо скажу тебе, мне куда тяжелее; ведь одно дело — парень, а другое — девушка, да еще в доме вдовы. Ирина моя — работящая, нечего сказать, а все ж нет мужского глаза в хозяйстве. Что ни говори, совсем другое дело, когда мужчина проходит по двору: куда ни ступит, так одним взглядом все охватит! И птица, и собака, и свинья — так и сторонятся, съеживаются от страха, шутка ли сказать, настоящий хозяин идет! А что ты думаешь… животные и те понимают! Вот Ирину щенята тянут за платье, а свинья, чертовка этакая, задирает рыло кверху и хрюкает — еды просит, утята-лодыри убегают от наседки и ходят за Ириной, клювы свои разинут, жадные такие…
— А как ты, соседушка, думаешь, что бы это все значило, а? Что ж, разве худо было бы из двух дворов один сделать, а из двух столов — один большой, и скотина наша тогда была бы вся вместе, хозяйка бы ее холила, а хозяин в строгости держал, и у тебя бы тогда сын был, а у меня дочка!
— Дай-то бог, кумушка!
— А что, ты не примечала, ладят ли они? Ну что же, так и должно быть, наше-то дело стариковское, теперь их черед пришел!..
— Дай-то бог!
— Вот так-то весь род человеческий и обновляется… Знаешь — как сейчас вижу: один малыш у тебя на коленях сидит, другой на спину забрался, третий в корыте… и бабушка знай снует туда-сюда — заморочат тебе совсем голову.
— Дал бы только бог!
— Мы ведь одной веры, и чего ж нам с греками, с болгарами, с турками да со всякими там чужаками связываться ради выгоды!..
— Упаси бог, кумушка!
Как-то раз они вот так же мирно толковали, и матушка Гира без всякого злого умысла, вовсе не желая обидеть Иану, сказала:
— Что это с тобой случилось, соседушка, — дом-то у тебя чистенький, а вот на одной стене желтое пятно — глина видна. Взяла б немного гашеной извести, просеянного песку, да и дело с концом! У дома-то ведь тоже свое лицо, как и у нас с тобой. Вот увидела бы ты меня неумытой, что бы сказала?
— Господи, а я и позабыла, чтоб мне сквозь землю провалиться.
— А знаешь, кумушка, ведь это девичье дело — чистоту-то в доме блюсти. Уж так спокон веку заведено!
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.