Избранное - [86]
Я был уверен, что ее глаза могли мгновенно взвесить колбасу и сосчитать фисташки и миндалинки!
Какие прекрасные мечты разрушила во мне господская школа! Вместо воображаемых дворцов, какие рисовались мне во время прогулок с Гривеем и с кошкой за пазухой, я нашел какие-то маленькие грязные постройки с облупившейся штукатуркой. Вместо преподавателя, знающего и ласкового, я попал в лапы почти выжившего из ума жестокого старика.
Я ненавидел его безграничной ненавистью неповинной жертвы.
Если бы он сгорел, я плясал бы от радости!
Дома я не рассказывал ничего. Сострадание матери и отца убило бы во мне последнюю каплю гордости. Они не разрешили ни одному из моих братьев взяться за торговлю, так как, прежде чем стать хозяином, надо было побыть «слугой»; ох, если бы они только знали, что раз в неделю я бываю слугой!
Я не жаловался, но каждый вечер, когда мама заставляла меня читать молитву, я заканчивал ее словами: «Боже, сжалься надо мной и возьми к себе господина Вучу: он не учит нас ничему, только бьет и посылает с корзинкой на рынок!»
И ее, госпожу, я терпеть не мог; но однажды, в последний день экзаменов, она мне доставила такую радость, что я был отмщен за целый год страданий.
Я и один мой приятель были в тот день дежурными.
С утра мы отправились на дом к господину Вуче.
Он встретил нас в халате и очень обрадовался:
— Хорошо, басурмане, очень хорошо, «превосходно» — в высшей степени, у нас сегодня много работы!
В сарае он нам указал на груду сбруи, позеленевшей от плесени; медные части ее заржавели.
— Вот, басурмане, почистите, вымойте и смажьте сбрую, до вечера вам хватит времени.
— Но вы еще у нас не приняли экзамена, господин учитель, а сегодня последний день…
— Ладно, басурмане… не страшно… Я знаю, вы славные мальчики…
У господина Вучи был кабриолет и две пары шлей. Когда наступали каникулы, он покупал лошадь, а как только в школе начинались занятия, продавал ее.
Вдвоем мы с трудом вытащили сбрую. Мне было девять лет, но приятелю моему, к счастью, исполнилось уже четырнадцать.
Двор был большой, поросший густой травой, усеянной золотыми одуванчиками.
Под старым ореховым деревом — колодец.
Около этого колодца мы начали тереть щебнем сбрую.
Господин Вуча вышел на террасу, собираясь идти в школу, как вдруг раздался язвительный голос госпожи:
— Послушай, куда ты отправляешься?
— В школу, Бибилой.
— А Припэшел? Прошла неделя, а ты все еще не нашел его.
— Ах, Бибилой, это такой повеса, негодный басурман!.. Мы его найдем… Я послал на поиски пятнадцать учеников…
— Да иди же сюда, наконец!
Господин Вуча дрожа вошел в дом. Перебранка началась из-за покупок на лето, потому что на следующий день после экзаменов они должны были ехать в деревню.
— Не хватит!
— Нет, хватит!
— Икры не хватит!
— Нет, хватит!
— Каштанов не хватит!
— Нет, хватит!
— Колбасы ты взял мало!
— Нет, достаточно…
Затем голос госпожи стал еще резче, перешел в визг.
— Хватит? Да?!.. Достаточно?.. Да?!. А я говорю не хватит и недостаточно!
Тут послышалось: «Ж-ж-ж, трах, шлеп, хлоп». А господин Вуча только жалобно причитал:
— Что ты делаешь, Бибилой! Перестань, Бибилой! Не бей, Бибилой! Я куплю, Бибилой!
Он спустился по лестнице красный как рак.
Вот так чудо! Какая радость для меня! Я считал, что только он дает другим «пять подряд и без обеда». Но вот полновесные «пять» получил и сам господин Вуча!
Я смеялся до упаду. Мой приятель все время повторял:
— Что ты делаешь, Бибилой?.. Перестань, Бибилой!.. Не бей, Бибилой… Я куплю, Бибилой!..
Наконец, я успокоился. Вытер слезы и спросил приятеля:
— Да как же это может быть?.. Чтоб госпожа била господина Вучу?..
Он мне ответил с хитрым видом:
— Она его лупит. Я знаю еще четыре случая, кроме сегодняшнего. Да еще как лупит! Она меньше его, а он очень большой. Она молодая, а он старый…
Я ничего не понял. Мы были меньше его, мы были моложе, а все же он бил нас…
И, натирая ремни сбруи, я сказал:
— Боже, продли дни госпожи, все же до самой смерти только она одна будет меньше его.
Вечером, мы закончили чистку и смазку сбруи и были переведены в третий класс.
Когда я поступил в господскую школу, мне было восемь лет, я знал четыре арифметических действия и дроби. Теперь мне было девять лет, я перешел в третий класс, и я уже не знал ничего, кроме сложения и вычитания.
Но мне все равно — школа-то господская…
И я весело побежал домой.
Гривей, как всегда, выскочил мне навстречу; виляя хвостом, он лизал мне руки.
— Послушай-ка, Гривей, упаси тебя бог от господской школы!
На следующий день я чувствовал себя свободным. Я простил господина Вучу.
Перевод М. П. Богословской.
ВДОВЫ
Нечего людям делать, вот они и ссорятся; заведут разговор, один скажет что-нибудь не так — и готово!
А глупость-то тут как тут — подстерегает человека, как волк заблудшую овечку! А уж коли затаит человек в сердце злобу, тут уж держись: ничем его не проймешь, хоть сули ему золотые горы! Тогда и мед ему покажется горьким и цветы — чертополохом! И чего только на свете не бывает! Право, даже и вообразить себе трудно! Вот, кажется, и добрый человек, и умом бог его не обидел, а вдруг, ни с того ни с сего, возьмет да и вспылит из-за пустяка! Ты к нему с открытой душой, а он уж невесть что думает, уж настораживается, недруга в тебе видит! Уж нос воротит! Лиха беда начало, стоит только вспыхнуть ссоре — и прежней доброй дружбы как не бывало! А уж потом только держись: вражда, зависть…
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.