Избранное - [73]

Это мать детей, дочь старика.

Увидев их, она начинает:

— Ну… отец… опять вы их балуете… они вам скоро совсем на голову сядут…

Старик поднимает руку, складывает пальцы, как священник при благословении, и говорит протяжно:

— Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне!..

— До-о-обро, отец, до-о-бро… ох, уж эти дети, будь они неладны!

Женщина входит в дом.

— Дай вам бог здоровья и счастья, — шепчет старик, будто укоряя кого-то, и целует в макушку сперва одного, потом другого.

И пошли опять забавы, смех, песни.

Утомился дедушка. Приостановил игру. Дети стали ласкаться к нему.

Слово за слово — и они «завладели» щеками старика.

— Эта сторона моя.

— А эта — моя!

— Это мой ус.

— А это мой!

Дойдя до бороды, дети стали в тупик. Старик успокоил их.

— Разделите пополам.

Дети так и сделали, но слишком уж рьяно. Старик зажмурился от боли.

— Эта половина моя.

— А эта — моя!

И «разделив» бороду по-братски, дети начали хвастаться.

Мальчуган заявил:

— Мой ус длиннее!

А девочка:

— Нет, мой длиннее!

И мальчик дернул один ус, а девочка — другой, чтобы они стали подлиннее.

У дедушки выступили на глазах слезы, но он молчал; потом, чтобы примирить детей, сказал:

— Они оба одинаковые.

Дети тотчас подхватили:

— Оба одинаковые: и мой и ее!

— Оба одинаковые: и мой и его!

А вот из-за дедушкиных щек ссора разгорелась уже сильнее.

— Моя щека красивее!

— Нет, моя, она белее!

Дедушка улыбался.

— Нет, моя, она теплее!

— Моя, моя, она мягче!

— Нет, моя, потому что она не такая, как твоя!

— Нет, нет, моя, у моей глаз зеленее!

Дедушка едва сдерживал смех. Дети продолжали спорить.

— Нет, моя! — Нет, моя!

И мальчуган, рассердившись, ударил по той щеке, что «принадлежала» девочке.

Девочка вскрикнула, спрыгнула с колен старика, подбежала и ударила по той щеке, что «принадлежала» мальчугану.

А потом мальчуган со слезами на глазах поцеловал ту щеку, что считал своей, а девочка — свою.

Мать вышла на порог и сердито крикнула:

— Что же это такое в конце концов, мучители вы неугомонные!

Щеки старика горели. Но он счастливо улыбнулся и сказал дочери:

— Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне!

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Перевод М. П. Богословской.

БАБУШКА

Я вижу ее словно во сне.

Она отчетливо представляется мне именно такой, какой была когда-то: сухощавой, с седыми вьющимися волосами, карими глазами, поджатыми губами и с широким шрамом, идущим от носа до верхней губы.

Когда она открывала калитку, я бросался ей навстречу.

Бабушка тихонько засовывала руку за пазуху и говорила мне:

— Угадай!..

— Орехи!

— Нет.

— Изюм!

— Нет.

— Горох!

— Нет.

— Пряник!

— Нет.

И она не вынимала руки из-за пазухи, пока я не угадывал.

А за пазухой у нее вечно было вдоволь всякой всячины.

Я целовал ей руку.

Она убирала мне со лба волосы и тоже целовала меня.

Мы шли с ней вглубь сада и садились под тень шелковицы.

Бабушка, затыкала прялку с льняной куделью за пояс и начинала тянуть и сучить тонкую длинную нить. Я ложился на спину и клал голову ей на колени.

Веретено жужжало у меня над ухом. Сквозь листву шелковицы я смотрел на небо, и мне казалось, что сверху сыплется синий дождь.

— Ну, чего тебе еще хочется? — улыбалась бабушка.

— Расскажи…

Я никогда не мог дослушать до конца ее сказку.

Ласковый голос бабушки убаюкивал меня, веки мои слипались, и я засыпал; иногда я просыпался и спрашивал ее о чем-нибудь; она начинала рассказывать, и я снова засыпал, убаюканный ее голосом.

— Жил-был когда-то царь, великий, великий…

— Очень великий?

— Самый великий. И любил он царицу, и берег ее пуще глаза. А детей у них не было. И очень печалился царь об этом…

— Бабушка, а это плохо, когда нет детей?

— Конечно, плохо. Без детей в доме пусто.

— Бабушка, у меня вот нет детей, а я не печалюсь…

Бабушка оставляла веретено, смеясь раздвигала мои кудри и целовала меня в макушку.

Лист, сорвавшись с ветки, падал, покачиваясь. Я следил за ним не отрываясь и говорил:

— Рассказывай, бабушка, рассказывай.

— Ну так вот… страшно он печалился, что не было у него детей. И… так уж он горевал, так горевал… И вот однажды пришел к нему старец, и такой он был маленький, сгорбленный, что борода его прямо по полу волочилась… уж очень он был маленький…

— Очень маленький?

— Да. Ну, может, он был таким, как ты…

— Значит, он был не очень уж маленьким…

— Да, не очень уж маленьким… И как пришел он к царю, так и сказал: «Ваше величество, в саду вашем растут две яблони, одна подле другой, да так близко, что вы и не знаете, какие ветки одной яблони, а какие — другой; и когда они зацветают, вы не знаете, какие цветы одной яблони, а какие — другой; вот и зеленеют эти две яблони, зацветают, потом отряхивают цвет, а плодов не дают. Так знайте же, ваше величество, что когда в этих двух яблонях завяжется плод, тогда и царица понесет и родит вам сына, который будет весь из чистого золота…» Карлик ушел, а царь побежал в сад и искал, искал повсюду, пока не наткнулся, наконец, на эти две яблони. С яблонь опадал цвет, и вокруг было белым-бело, словно шел снег, но плоды на этих яблонях не завязывались.

— Бабушка, а почему плоды не завязывались?