Избранное - [70]

Трава вдруг сделалась густой, как щетина, словно наступил март с легкими ветрами, с теплым светом, с россыпью подснежников и со стаями птиц, гонимых зноем из жарких стран и пустынных мест, о которых человек и не ведает.

Пшеница поднялась над землей, и, если бы жаворонки нырнули в нее, она укрыла бы их маленькие головки, ненасытные клювики и пятнистые хохолки, словно разрисованные рукой человека. Деревенский скот с жадностью жевал сочную траву, свиньи, хрюкая, с пеной у рта, шумно щелкали желуди, уткнув рыла в землю и помахивая коротенькими, закрученными веревочкой хвостиками. Черные, блестящие, как деготь, вороны на лету опускались им на спины, долбя их клювами, а довольные свиньи лениво поднимали веки с желтыми ресницами и веером топорщили щетину. Одни собаки, расположившись на солнышке, лаяли сквозь сон, а другие лениво потягивались, опираясь на задние лапы.

И крестьяне были веселы. На святого Игнатия они закололи свиней, опалили их горящей соломой, оскребли кирпичом, вымыли теплой водой с дубовыми листьями и, как подобает добрым христианам, отправились в корчму. А там — пропустили кто по рюмочке простой цуйки, кто подсахаренной и подогретой, кто по стаканчику вина, кто по два, а кто и по двадцать два. А где вино, там и пир горой, там и танцы и шумное, задорное веселье разгорается. Но сперва хоровод что-то не ладился. После двух кругов он распался. Потом мужики, сплетя покрепче руки, пустились в веселый пляс, то быстро и сильно притоптывая, то подскакивая, словно собираясь перепрыгнуть через плетень. И так до самой ночи они топтали землю, пока не стала она ровной, как ладонь.

А в сочельник в стальной синеве неба зародилась метель. Промчался ледяной ветер, опрокидывая старые деревья, срывая и разбрасывая во все стороны крыши, сложенные из камыша и стеблей кукурузы, наводя ужас на животных, укрывшихся где попало. Мелкий частый снег носился по ветру, стуча в окна и обрушиваясь на дымоходы. К полдню совсем стемнело.

А когда ветер немного утих, снег повалил крупными хлопьями. За час его навалило по щиколотку, через два часа — выше колен.

Потеплело, но снег все продолжал падать густыми, частыми хлопьями и поднимался все выше и выше, пока не засыпал завалинки. Часам к четырем он доходил до дверных ручек. Тяжело дыша и низко согнувшись, крестьяне отгребали снег от дверей, прокладывая узкие глубокие тропинки кто к родным, кто в церковь, — поп-то все о своем пекся, зазывая к службе, — а кто и в корчму: корчмарю-то ведь тоже надо было заработать.

Снегопад утих, но начался такой трескучий мороз, что у людей зуб на зуб не попадал. Старик поп частенько забегал в корчму, чтоб согреться, а прихожане за ним: каков поп, таков и приход. Окоченевший поп за разговором пропускал рюмочки, одну за другой, и прихожане, окружив его плотным кольцом, не отставали от батюшки.

— Все на свете от бога, мы ни в чем не властны, но в этом году что-то неслыханное творится. Такого снега я еще ни разу не видывал на своем веку, — говорил поп, потягивая водку.

Пропустив еще одну рюмочку, он добавил:

— Так сама в рот и просится. О боже мой, если снег снова повалит, пропал я совсем: завтра-то рождество, останусь я без приношений на праздник.

— Вам-то, батюшка, жаловаться нечего, — заметил пухлый, румяный мельник, — а вот что мне делать? Кто в такую погоду приедет молоть зерно?

Вмешался и рыбак:

— Батюшка, если тебе не повезет в сочельник, значит хороший улов будет в рождественскую обедню. И у мельника — сейчас жернова отдыхают, зато потом вдвойне заработают. Душа просит утешения, а утроба — пищи. А мне вот придется с голоду помирать, река-то ведь крепко-накрепко замерзла.

А бедная, нищая вдова, у которой было пятеро детей, стояла в сторонке, совсем позабыв, зачем она пришла, и все думала над словами старика попа, мельника и рыбака: она твердо знала, что они богаты, очень богаты. Потом и она заговорила, вытирая нос рукавом рубахи:

— Не знаю, батюшка, верно ли, но мой оборвыш, тот, что стережет деревенское стадо, говорит, что в самой чаще леса объявился Дед Мороз с белой бородой до колен и дрожит там, трясется, прислонившись к четырем деревьям. Пока не прогоним его, не будет нам спасения, засыплет он нас снегом, и помрем прежде сроку.

Поп почесал бороду и сказал:

— Как знать?.. все может быть… иногда такое бывает… что и в голову не придет…

А мельник потер руки и сказал:

— Пойдем-ка в лес, батюшка, да всыплем ему как следует!

А рыбак, встряхнув курчавыми волосами, предложил:

— А давай-ка, батюшка, поднимем всю деревню и изобьем его до полусмерти, чтоб он убрался восвояси!

И побежал поп, спотыкаясь на ходу, а за ним мельник, а за мельником — рыбак, а за рыбаком — вдова; и вмиг собралась вся деревня: тут были и мудрые старики, и веселые парни, и болтливые женщины. Потрясая лопатами, вилами, дубинами, они толпой хлынули к лесу; впереди всех шел старик поп, неся под мышкой евангелие, а крестьяне так его подталкивали сзади, что он едва касался ногами земли.

Хвастливым речам не было конца. Со всех сторон только и слышалось: «Ну, теперь Деду Морозу несдобровать, пришел ему конец!» — «Попадись он нам только в руки, не поздоровится ему!» — «Кубарем полетит!» — «И волоска в бороде не останется, придется ему в руках бороду нести, как моток ниток!» — «И не пойдет уж он по большой дороге, а пустится наутек, продираясь сквозь лесную чащу!»