Избранное - [5]
Матушка улыбнулась, хотя на душе у нее было тяжело.
— Ну что ты, милая, мир теперь погряз во грехах, вот милосердный и не творит больше чудес. Прежде еще можно было терпеть, а теперь уж невмоготу, видно скоро настанет день страшного суда… хлынет дождь огненный и кипящая сера… И возгласят ангелы божьи: «Восстаньте, мертвые, из гроба!..» Отвернулся господь от нас, грешных!..
— А все-таки попытаю-ка я счастья…
— Хорошо, Султэника, будь по-твоему, — согласилась матушка Станка и, три раза перекрестив подушку, закуталась в одеяло.
Станка громко храпела; время от времени она шевелила губами и вздыхала.
Каждый вздох матери словно душил Султэнику. Тяжелые думы теснились в ее голове. Мысли о земном перемешались с мыслями о небесном.
Кто на свете не познал страданий любви, положивших начало человеческому роду со всем его добром и злом? Всем суждено испытать эти муки, как бы они ни старались от них уберечься!
Султэника бродила как тень, но не в ворожбе тут было дело; если уж любовь одолеет, то ничего не поделаешь, хоть режь себя и посыпай раны солью, хоть клади на грудь раскаленные угли — все напрасно, никакие телесные пытки не могут сравниться с любовным огнем, коли это истинная любовь. Именно такие страдания и суждено было испытать Султэнике: да, уж она не походила на тех равнодушных, толстокожих женщин, которые никогда не загораются, а только тлеют, как сырой пень! Нет, не так любила Султэника!.. Если бы даже закрутил ее бешеный вихрь или она попала бы в змеиное гнездо — даже тогда она ни на минуту не забыла бы о своей любви… кто-то властно вошел в ее сердце… ей все чудится чье-то лицо, глаза… кто-то жарко целует ее… и словно кто-то крепко-накрепко связал ее и берет, тащит, уносит туда, куда рвется ее сердце… Султэника без памяти полюбила Кэпрара Дрэгана.
Освободившись от военной службы и получив кое-какое наследство от родителей, Кэпрар зажил на приволье; он прямо из кожи вон лез, чтоб завоевать сердца деревенских девушек, и надо сказать, преуспел в этом. Правда, некоторые и называли Дрэгана пройдохой, бухарестским плутом; но приятели заступались за него: «Это все завистники болтают. Трещат как сороки, язык-то без костей! Вот погодите, Кэпрар разделается с ними!»
Приятели Дрэгана — парни предприимчивые: среди них и Войку Чиаушу (который не очень-то жалует семью Киву), и Ионицэ Ротару, и другие. Бывало, выпьет Кэпрар с ними, а на ногах стоит твердо, не пошатнется! С кем об заклад ни побьется — всегда выигрывает! А как ловко он укрощает необъезженных жеребцов!
Дрэган красивый, статный парень, взгляд у него живой, лукавый — и не угадаешь, о чем он думает! Усы черные, густые. Когда он их поглаживает, то немного склоняет голову набок. Рубаха на нем белая как снег. Барашковая островерхая шапка сдвинута на ухо — он похож в ней на гайдука.
Парень он веселый, любит пошутить.
Но с апреля наш Дрэган переменился.
Он начал обхаживать Султэнику. Всякий раз, когда она приходила на танцы, Дрэган держался в стороне и с печальной нежностью смотрел на нее, вертя в руках соломинку.
Если он встречал Султэнику у колодца, то охотно доставал ей воду, потом почтительно справлялся о здоровье матушки Станки. И слово «матушка» он всегда произносил сладким, медоточивым голосом. А если Кэпрар помогал девушке поднять коромысло с ведрами и его рука касалась ее, то он, словно смутившись, опускал глаза.
Так шли дни за днями, и Султэнике начало казаться, что она знает Кэпрара давным-давно, целую вечность.
Ей становилось страшно.
Она даже решила не встречаться с Дрэганом.
Три недели она избегала встречи с ним, и эти три недели тянулись бесконечно.
Тщетно искала Султэника облегчения среди природы. Все вокруг томило, мучило ее. Девушка жестоко терзалась; страдание лишало ее сил, кровь приливала к голове, она бросалась ничком на землю, зарываясь лицом в траву, и тут дремота смыкала ей глаза — она погружалась в сладостное забытье.
Как-то раз она бесцельно бродила по склону холма, не разбирая дороги. Высокие травы почти скрывали ее. Стояло знойное утро. Пели птицы, словно прославляя кого-то. Жужжала мошкара, и ее жужжание было подобно нежным, ласковым словам. Цветы очаровывали взор, их аромат пьянил.
Султэника испытывала какое-то непонятное чувство; она поднималась по склону холма все выше и выше, не обращая внимания на репейник и кусты ежевики, которые как пила вонзались ей в ноги. Чудесная красота родного края опьяняла Султэнику, буря бушевала в ее тоскующем сердце.
Когда девушка достигла вершины холма, все закружилось у нее перед глазами; она ужаснулась, почувствовала, словно проваливается в страшный водоворот… Под кустом боярышника в тени на дубовом пеньке сидел Дрэган.
Он отшвырнул прут, которым хлестал по стеблям и, опрокинув бутыль с кислым молоком, закричал, словно вне себя: «Губишь ты меня, Султэника!»
Как? Что такое? Почему?.. Очнувшись, они увидели, что страстно сжимают друг друга в объятиях.
С этого часа они стали встречаться тайком.
Султэника страдала. Она засыпала только на рассвете. Тяжелые сновидения не давали ей покоя.
И сегодня, в Николин день, они сговорились встретиться.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.