Избранное - [49]

— На последнюю сдачу, — утробным басом произнес Пантази, — ставлю и я два наполеона!

— Солон играет? — оживился Кандиан. — Ставлю и я на карту Зозо сотню. Честное слово, ставь и ты лей двадцать. Играет Солон.

Космин поднялся со стула:

— Хорошо.

— Подожди, Джеордже, не начинай, Иоргу Космин оказывает тебе честь.

— Вот таким я тебя люблю, Космин! — воскликнул Мэнойу, потирая руки.

Дамы с любопытством посмотрели да Космина. Он играл первый раз и чувствовал себя охваченным непонятным весельем, все забыв в этой шумной и азартной компании. Банкомет роздал карты и сразу же проиграл.

— Это Космину повезло! — закричал Мэнойу. — Выпьем в честь Иоргу Космина!

Дамы во главе с Аникой повторили: «В честь Иоргу Космина!» Лизи Готтлиб подсчитывала деньги, повторяя: «Карошо, карошо, пра-а-а-фо, Лизи!»

Госпожа Аника убежала за шампанским. Джеордже Панику заявил, что он проиграл всего-навсего пять тысяч лей.

В ожидании шампанского присутствующие разделились на группы. Мэнойу, взяв Космина под руку, начал расспрашивать его, как он живет, как идут дела с учет бой…

— А как Саша? Хорошо себя чувствует? Красивая женщина!

— Хорошо, — ответил Космин.

— А Малериан?

— И он… Извини, пожалуйста, Мэнойу, что, госпожа Аника родственница Кандиану?

— Какая она ему родственница! В свое время госпожа Аника была известнейшей сводней. А три года тому назад чуть было не открыла пансион для… ну, в парижском духе. Для этого она специально поехала в Париж. Кандиана она встретила на улице, познакомилась с ним и предложила ему…

— Что?

— Не то, что ты думаешь. Представить его одной даме… даме, с которой он теперь живет. Вдова лет сорока, с ежегодным доходом в сто пятьдесят тысяч лей. С одним условием: чтобы госпожа Аника присматривала за ним. И, как умная женщина, госпожа Аника берет с обеих сторон и разрешает парню делать все, что он хочет. Она сама даже свела его с Зозо, девушкой поистине очаровательной.

Космин задумался. Как? Совсем не зная друг друга? Только по телосложению, возрасту и деньгам? А он, Космин, такой щепетильный? Что он сделал по сравнению с Кандианом? Разве он продался как свежее мясо, нежное и упитанное? Он бы не задумывался над этим, если бы не та большая голова с глазами, ввалившимися в две темные ямы, если бы его не преследовали и большие голубые глаза Джелины.

Лудовяну, студент-юрист, Петре Леон и Мишу Попович тихо беседовали на диване. Лудовяну сделал им знак:

— Силен Солон! Нашел этого, побогаче прошлогоднего. Ничего в картах не смыслит. Еще один вечерок, и мы себе обеспечили курорт. Знаете, что сделала Зозо? Она дважды показала ему ту же девятку.

— И он не заметил?

— Можешь играть с ним, как хочешь. Он ничего не видит.

Приблизившись, инспектор провел рукой по своим длинным волосам и, в восторге от самого себя, изрек:

— У спартанцев молодые люди говорили только между собой. Вы достойны быть гражданами этого героического города! — Затем, улыбаясь, добавил:

— Как у вас прошел сегодняшний вечер?

— Каждый по нескольку сотен, — ответил студент-юрист.

Инспектор сделал знак Лудовяну.

Молодой публицист быстро поднялся.

— Как идут дела с Севастицей?

— Трудновато.

— Не подавай виду, что влюблен. Жалко будет остаться ни с чем! Она красивая. Красива, молода, с хорошим состоянием, и, кроме того, — сама хочет, я тебе это говорю… Но побольше фасону…

— Понятно.

Инспектора и публициста связывает старая дружба.

Панику рассказывал дамам, как он в шестнадцатилетнем возрасте чуть было не вынудил к разводу жену одного префекта, если бы этот грубый начальник уезда не посадил его незаконно за решетку и не избил бы «в на-шем просвященном ве-ке» жену.

В дверях гостиной показалась пышная грудь госпожи Аники. Ее появление было встречено бурными аплодисментами. За ней следовала служанка с бутылками шампанского.

Тосты провозглашались за всех. По утверждению Панику, никто не в состоянии выпить больше его «хо-ро-ро-шего шам-па-панского» и не опьянеть. И действительно, он пил беспрерывно, чокаясь с «дя-я-дей Па-а-нтази», который не выпил и первого бокала. Пьет, болтает так, что его никто не понимает, кричит, целует руки «ми-лей-шим да-мам и ба-рыш-ням». У госпожи Аники тоже развязался язык. Она рассказывает всем, что человек, которого она любила больше всего на свете, был очень похож на «непревзойденного» Панику. Он так и стоит у нее перед глазами.

— Прости меня, мусье Панику, — продолжает госпожа Аника, вытирая слезы, — я расцелую тебя, вспомню былую любовь.

Смех и аплодисменты: «Воспылала госпожа Аника!» — «Позвать пожарных!» — «Былая страсть, которая проявляется теперь, это целомудренная и потенциальная любовь. Платонически-гегельянская любовь». Формулировка инспектора вызвала горячие поздравления Лудовяну и заставила госпожу Анику задуматься. Немного погодя она не забыла спросить украдкой инспектора: «Что это вы там говорили? Не о болезни ли какой? Я неважно себя чувствую».

Молодость, веселье, шампанское, свобода и тепло подхватили Космина, как бурный поток, который вырывает неглубокие корни. Достаточно было первого бокала шампанского, чтобы струя тепла хлынула от затылка к щекам, к вискам и разлилась по всему телу. Она перемешала и стерла грустные картины и воспоминания, готовя в его сознании место для других, чарующих и неведомых до сих пор, впечатлений. За первым бокалом последовал второй, третий… Каков ты сам, таковы и люди. Ведь в жизни печальный человек враг и себе и людям. Впечатления должны сменяться одно за другим, должны стирать одно другое; всегда несчастлив тот, кто постоянно думает о несчастии. Только больные долго страдают таким недугом. Если ты сам не будешь прощать и любить себя, как же другим простить и полюбить тебя? Только сумасшедшие отказываются принять участие в мирском пире. Забытье является высшим утешением для всех, и хороших и плохих. Не следует противиться природе, ибо мы являемся ее игрушками, а не она нашей прислугой. Глаза Космина блестели.