и непревзойденной энергии. В картах он сильнее всех. Присматривается по получасу, а затем делает ставку. Пантази является инициатором наших вечеров, и инспектор, на своем ученом языке, называет его «Солоном Фортуны, единственным, способным сорвать повязку с глаз Фортуны». Да какой же он рантье? Так, для проформы. В действительности же он величайший артист в своем роде. Выигрывает большие деньги, но и тратит много. Как ему не тратиться на Линику Теодореску? Хотя ей и перевалило за тридцать, но она не превзойдена в «половых тайнах». Если бы ее большие черные и томные глаза не отдавали желтизной, они были бы самыми красивыми глазами во всей Румынии. Однажды вечером инспектор назвал их «бычьими глазами». Линика вспыхнула от негодования, однако инспектор доказал ей, что в древности Гомер называл так самые красивые глаза. Инспектор силен, слаб он только в игре, да и кошелек у него тощий. Весь месячный заработок ставит на одну карту и если проигрывает, то потом целый месяц излагает нам теорию «шансов на выигрыш». Лаура Д. (никогда ее не называют по фамилии, это славное имя в нашей летописи)… Лорадонна — это слабость Мэнойу. «Он вознаграждает себя за мадам Ксантуп». А посмотри-ка, как Лудовяну подъезжает к Севастице Пиригуменос. Для него это было бы большой удачей. Он сразу добился бы того, чего Мэнойу достиг только в результате большого и терпеливого труда. А она мучает его сдержанной улыбкой. Она молода и красива. Ночные пирушки посещает редко и то из каприза. Муж ее, старый грек, уехал на курорт, у него больной желудок, печень и почки, а по словам некоторых докторов, не в порядке и сердце. Севастица запаслась уже завещанием, составленным юрисконсультом Б., и осталась в Бухаресте, mon cher, под предлогом, что снова «беременна». Когда грек слышит об этом, а повторяется это ежегодно перед его отъездом на воды, у него от радости на глазах навертываются слезы, и он всякий раз оставляет ей по пять тысяч лей у Мориса Леви. Обычно сцена заканчивается торжественным наставлением старика: «Ти, Севастица, позаласта, ни убивать мене, береги себе и…» А Севастица, за несколько дней до отъезда Пиригуменоса, начинает чувствовать тошноту, непонятное головокружение, теряет аппетит и отчаивается от отвращения при мысли о муках, которые мать должна перенести ради своего ребенка. В этом году Пиригуменос, целуя Севастицу перед отъездом, сказал ей: «Севастица, знаесь, цто я есце год тому назади предвидел это и просил тебе быть осторознее, не потеряй ребенка». Он убежден, — смеясь продолжал Кандиан, — что ежегодно у Севастицы происходит выкидыш до его приезда с курорта. В прошлом году, встретив его на одном вечере, я спросил: «Как дела, дядя Пиригуменос?» Знаешь, что он ответил мне: «Как, ви разви не знаити? В августи месяци я лишился сына, цюдний бил син! А в прослом году — доцки; в этом году опять сина… Хоросо… хоросо… дядя Пиригуменос!»
Космин, улыбаясь, смотрел на Севастицу.
— Взял! Взял! — закричала из-за зеленого стела госпожа Аника, принужденно смеясь. — Все, дьяволенок, ты взял карту!
Панику выронил из колоды даму, которая вместе с семеркой привела его к проигрышу. Против него было поставлено тысяча пятьсот лей.
Растерянный более чем когда-нибудь, Панику, моргая от волнения глазами, пытался объяснить, что он не тянул карты, она сама выскользнула.
— Раз-ре-шите о-о-объяс-нить-ся. Я до нее не до-о-тра-ги-вал-ся, о-о-на са-ма вы-па-ла. Пу-усть ра-а-ссудят да-а-мы!
— Красиво, мусье Панику, нечего сказать, а я что, не дама?! — воскликнула госпожа Митулеску, вскакивая со стула.
Линика Теодореску, Севастица Пиригуменос и Лорадонна схватили Анику за руки, уговаривая и успокаивая ее: «Госпожа Аника, дорогая!.. Аникуца!.. Кто же ты, если не дама?», «Оставь, госпожа Аника, должна же когда-нибудь удача изменить этому «дьяволу». Не будет же так до завтра. Ты же не маленькая!» В действительности госпожа Аника, как и другие, даже больше других, все время проигрывала. Мадемуазель Зозо бросилась на шею госпоже Анике и, расцеловав в обе щеки, шепнула ей что-то на ухо. Госпожа Аника успокоилась. К всеобщей радости и, в частности, талантливых Петру Леона и Мишу Поповича, Панику заплатил сполна всем. «По-по-тому, что я таков». Когда все успокоились, Лизи Готтлиб взяла свой выигрыш, щебеча: «Карошо, карошо, Лизи! Пра-а-фо, Лизи!» Джеордже Панику, лаская, погладил ее подбородок и передразнил ее: «Прафо, прафо, Лизи!»
— Она, mon cher, она успокоила всех одним-единственным словом, одним поцелуем. Очаровательный чертенок! Взгляни на нее, Космин, какой кругленький подбородок, какие влажные глаза! Если бы та, другая, знала, как я люблю Зозо! Имя ее? Зозо! Фамилия? Зозо. Родители? Неизвестны. Она сама, смеясь, говорит нам, что отца она вообще не имела, да и сомневается, была ли у нее мать. По выражению инспектора: «Зозо родилась, как Афродита, в волнах… мирской суеты».
— А этот юноша, Панику, кто он?
— Поверь мне, что я и сам хорошенько не знаю. Это находка Пантази. Солон обладает непревзойденным талантом в отыскивании подобных типов. Этот субъект недавно получил два миллиона наследства. Пантази целый год водил по ночным кабакам другого такого богатого молодого человека. Но тот уехал за границу с одной знатной дамой. Теперь Пантази нашел Джеордже Панику. Все без ума от него. Сорит деньгами так хладнокровно, что инспектор называет его «олицетворением моральной силы». Мальчики — Попович, Леон, Лудовяну и другие — готовы пойти за него в огонь и воду. Госпожа Аника окрестила его «непревзойденным». Лизи Готтлиб Панику вытащил из какого-то пансиона, где она давала уроки пения, рисования и немецкого языка. Смазливая немочка и веселая. Панику сажает ее играть против себя… на счастье.
