Избранное - [8]

Особенно счастливым чувствовал он себя тогда, когда удавалось ему обменяться парой фраз с медсестрой Цэвэлмой. В такие дни в душе его точно солнце загоралось — и ему казалось, что все земное счастье досталось ему, только ему одному.

Он очень любил показывать Цэвэлме содержимое своего замшевого кошелька, где он хранил свои драгоценности: обрывки исписанных и чистых листов, обломок цветного карандаша, несколько гильз от «тозовки», использованные билеты в кино, марки.

Цэвэлма была скромной и симпатичной девушкой. Ей было девятнадцать лет. Трудно даже передать ту радость, которая охватывала Дамдина, когда она просила его принести воды, аргала или подсобить в уборке помещения.

Он привык мерить отношение других к себе тем, что просили они у него. Если же Цэвэлма предлагала в чем-то свою помощь, он воспринимал это как любовь.

Однажды Цэвэлма, то ли из жалости к нему, то ли действительно от сердца, подарила ему белый платочек, окаймленный цветной тесьмой, сказав: «Перевяжи им свой кошелек».

От радости Дамдин несколько дней места себе не находил. Подарок он сразу же положил в кошелек — как самую большую свою драгоценность.

Иногда Цэвэлма подолгу разговаривала с другими парнями и громко смеялась. В такие минуты Дамдин так мучился и переживал, что у него в глазах темнело. Наверно, в сердце бедного Дамдина разгоралась любовь…

Глава третья

На восток от Дэлгэрхангайского сомона простерлась горная гряда Хашатын Хух-ово. Недалеко от сомонного центра металлическим блеском сверкал, переливался на солнце гранитный утес.

Если верить старикам, в летнее время здесь чаще, чем где-либо, грохотал гром и ударяли молнии. Потому-то и считалось, что разбивать там стойбище в летнее время опасно.

Однако старушка Должин последние десять лет откочевывала на лето прямо к подножию этого утеса. Ее маленькую, словно копенка, юрту трудно было углядеть среди этой груды камней, но дэлгэрхангайцы при необходимости легко находили ее.

Порою здесь так гремело, что казалось, вот-вот молния разнесет утес в мелкие камешки. Случалось, что она действительно разряжалась где-то совсем рядом с юртой, и тогда каменные глыбы с грохотом катились вниз, но старушка Должин за все десять лет ни разу не поменяла свое кочевье.

Это удивляло многих, а кое-кто — самые набожные — даже твердо уверовали в то, что здесь не все так просто, и говорили: «Не обладай старушка волшебством, небо не пощадило бы ее».

Из тоно[16] юрты Должин вился синий дымок. Она то и дело выбегала из юрты за аргалом, носила воду. Можно было догадаться, что все это делается неспроста, по какому-то особому случаю.

У юрты, почерневшей от копоти и дыма, стоял, беспокойно отбиваясь от оводов, грациозный рыжий скакун. Судя по всему, в юрте был гость. Время от времени скакун начинал жевать удила, звякая уздой, богато разукрашенной серебром. Белые изящные стремена ярко сверкали на солнце. Лука седла была низкой, а новенькая кожаная подушка широкой и просторной. Все говорило о том, что хозяин скакуна человек зажиточный и аккуратный.

Кто бы это мог быть? И что его привело сюда?

В тесной юрте на хойморе[17], перед серым сундуком сидел, скрестив ноги, крупный мужчина. Вытащив из-за голенища сапога трубку с халцедоновым мундштуком, он стал набивать ее красным табаком[18]. Его грузное тело заняло весь хоймор, так что другому человеку, если бы он даже и захотел этого, никак уже не поместиться было рядом.

Маленькая, худенькая Должин суетилась перед гостем, словно степной жаворонок перед могучим орлом.

На госте был дэли красного цвета, слегка выцветший на спине и изорванный на груди. Из-под него выглядывала совершенно новая рубашка, под воротом которой торчал обветренный темно-коричневый кадык. Кожаные сапоги, видимо, тоже надеты совсем недавно — ни пылинки на них.

Вообще-то жители худона[19] издавна считают, что если у них рубашка, брюки и обувь новые, то все остальное уже не имеет никакого значения. Видать, гость Должин не был исключением.

Звали его Цокзол. Скулы у него были широкие, губы толстые и масленые, уши большие. В каждом его движении сквозило самодовольство, он словно говорил своим видом: мне сопутствуют удача и счастье в жизни. Голос у него нутряной — говорит что рычит.

Старушка, с уважением посматривая на гостя, подкладывала аргал в крохотную печурку, спеша побыстрее вскипятить чай. А гость, неловко держа в своих огромных ладонях коробок спичек, раскуривал трубку.

Затем он, обращаясь к Должин, спросил:

— А где Дамдин?

— В сомоне, где же еще…

— Что он там делает?

— Вот этого тебе не могу сказать, Цокзол… Утром уходит туда и только вечером возвращается…

— Чего он там потерял? Ехал бы лучше в худон, был бы и сыт, и обут, — сказал Цокзол и пристально посмотрел на Должин.

— И говорить нечего! В прошлом году вернулся от вас такой радостный, словно у родных побывал… И вправду говорят, что если рука будет работать, то и рот пустым не останется! Да и кто же смог бы нам столько одежды купить? — причитала старушка.

Увлекшись разговором, она не заметила, как вскипел чай. Крышка ее маленького котла вдруг запрыгала, и Должин, вскрикнув, проворно сняла ее, схватила поварешку и начала помешивать.