Избранное - [9]

Юрта сразу же наполнилась ароматом свежесваренного чая и молока. Должин быстро наполнила чайник и вместе с пиалой поставила перед гостем. Пока тот разливал чай, она достала из серого сундука поджаренную муку, вяленое мясо, сушеные пенки и тоже выставила на стол.

Цокзол с удовольствием выпил чаю, затем высыпал на муку пенки, смешал их и, ловко поддевая эту смесь указательным пальцем, начал есть.

Должин тоже наполнила чаем свою выцветшую деревянную чашку. От горячего чая и от жары у гостя и у хозяйки выступила испарина. Вскоре Цокзол с довольным видом отодвинул от себя пиалу, вытерся платком и, протянув Должин большой сверток, сказал:

— Цэвэлжид послала тебе гостинцы.

Должин приняла его обеими руками. В свертке оказались молочные продукты: спрессованный творог в масле, сыр, приготовленный из кипяченого молока, сушеные пенки. Она попробовала чуточку от всех кусков, потом, отщипнув крохотный кусочек от пенок, положила его себе в чашку, остальное убрала.

У старушки Должин всего-то скота было двадцать коз с козлятами. Поэтому с молочной едой у нее было туговато. Об этом в сомоне знали все и обязательно прихватывали для нее что-нибудь из молочных продуктов, если приходилось ехать мимо ее стойбища.

После утренней дойки она выгоняла своих коз на пастбище, и они паслись там, а вечером в одно и то же время сами возвращались домой.

Односельчане почему-то считали Должин своенравной и упрямой. Говорили даже, что и ее козы в нее пошли. Как-то она обменяла двух коз на сапоги сыну, но животные никак не хотели жить у нового хозяина и доставили много хлопот обоим. Наконец новому хозяину надоело возиться с ними, и он потребовал сапоги обратно.

Тогда, рассказывали люди, она сильно рассердилась на своих коз и сказала им: «Если еще хоть раз вернетесь домой, я вам все кости переломаю!» И действительно они, говорят, больше не возвращались, а кое-кто даже видел, что они стали держаться в сторонке от коз нового хозяина и устраивались на ночлег отдельно. Однажды, говорят, Должин приехала в этот айл[20] по каким-то своим делам, а козы сразу же узнали ее, заблеяли и увязались следом. Ей едва удалось отогнать их и вернуть в стадо. Но все равно ей до того стало жалко своих коз, что она проплакала целый день и с тех пор зареклась продавать их чужим людям. После этого случая и пошла молва о ней, будто она может разговаривать со своими козами, как с людьми, и что животные тоже якобы хорошо ее понимают. На самом же деле у старушки для них было только одно-единственное ругательство: «Эх ты! Красная бязь!» — и никто не знал, что она вкладывала в эти слова.

Должин было уже под шестьдесят, но она была все еще проворна и легка на ногу: молодые и то не всегда могли угнаться за ней. Она любила носить дэли ярко-коричневого цвета и ходила босиком с мая по октябрь, до самого инея и первых заморозков.

Застоявшийся скакун Цокзола зазвенел стременами, и его хозяин, спохватившись, что пора ехать, сказал, обращаясь к старушке:

— Если Дамдину здесь делать нечего, отправь его к нам. Во-первых, у нас он будет сыт, а во-вторых, заодно и поможет, а то совсем зашиваемся: работать ведь некому. — И тут же засунул свою трубку за голенище.

Затем взял свою старую шляпу с сундука и стал собираться в дорогу. Должин взяла пиалу, с шумом выпила чай, закусила кусочком разбухшего арула[21] и ответила:

— Пусть будет по-твоему! Я обязательно ему передам!

— Хорошо! Давай так и порешим, — сказал Цокзол и, с трудом подняв свое грузное тело, добавил: — Через несколько дней пришлю за ним человека. — Согнувшись в три погибели, он вышел из юрты. Должин выбежала следом, чтобы проводить его.

Солнце клонилось к закату. Было тихо. Должин, приложив свои мозолистые, иссохшие руки к глазам, стала всматриваться туда, куда утром ушли ее козы, но их нигде не было видно. Все вокруг было окутано синей дымкой.

Развязывая поводья, Цокзол сказал:

— Сомонное начальство, наверное, у себя. Надо бы заехать к ним, получить разрешение на продажу нескольких овец.

Должин не поняла: то ли он ее спрашивал об этом, то ли говорил сам себе. Затем он вскочил в седло и шагом поехал на запад.

Должин еще долго стояла у порога юрты, провожая дорогого гостя.

Глава четвертая

Говорят, что мать бережет свое дитя, как лиса — хвост. Так и Должин старалась изо всех сил, чтобы ее единственный сын вырос хорошим человеком.

И каких только советов и наставлений она ему не давала:

— При старших не смей бахвалиться, а то подумают, что ты ставишь себя выше отца…

— В гостях не нависай над котлом, а то подумают, что ты жадный…

— Приходя в гости, здоровайся первым…

— Не суйся на хоймор…

— В гостях садись у очага справа или слева…

— Если кто гостинцы тебе подаст, принимай их обеими руками и на ладонях…

— Некрасиво рядом со старшими сидеть скрестив ноги…

— Дэли свой подпоясывай так, чтобы верхняя часть не висела мешком, а полы не приподнимались. Иначе сочтут тебя за какого-нибудь оболтуса…

— На скакуне своем держись как подобает настоящему мужчине, не скачи галопом…

— Скакуна своего не брани и не бей по голове, а то, говорят, мужчину за это счастье покидает…

— Пожилых, больных и несчастных старайся всегда поддерживать, не отказывай им в помощи. Добро не забывается. Те, кому окажешь помощь, будут рады тебе и благодарны.