Избранное - [26]

— А наш Цокзол вообще может своему сомону машину подарить…

Наступил третий день надома. Уже с утра все потянулись к месту, где должны были состязаться борцы. И как только среди зрителей появились руководители партии и правительства, по радио начали передавать прямой репортаж о схватках борцов.

Зычное пение старшего распорядителя заглушило шум, и теперь в неожиданно наступившей тишине был слышен только его уверенный и властный голос. Видать, не один год открывал он здесь соревнования борцов, воспевая их мужество и мастерство.

Среди борцов было много «исполинов», «львов» и «слонов»[39]: одни из них быстро выбыли из борьбы, другие же, порою легко, а иногда и с трудом одолевая своих противников, продвигались тур за туром к заветной цели.

Наконец остались всего дне пары борцов, а затем и финалисты. Они, похлопывая себя по бедрам, кружили вокруг своих секундантов.

С левой стороны находился прославленный на всю страну «исполин», а справа — молодой, совсем неизвестный борец.

Вся площадь пестрела разноцветными дэли, словно это была поляна, усеянная полевыми цветами. Зрители уже разделились: одни встали на сторону «исполина», другие же, видимо молодежь, начали громко поддерживать молодого борца.

Секунданты левого и правого крыла стали рядом и взялись за пояса. Пританцовывающие перед ними борцы, как бы преграждая им путь, поклонились, и секунданты тут же чинно подняли свои четырехугольные головные уборы. Настала пора борцам выходить в круг. Забегали и засуетились местные и иностранные корреспонденты, фотографы.

Зрителей было столько, что многие могли наблюдать за борьбой только сидя на коне, прямо из седла. Взволнованный Жамьян, расталкивая других всадников, попытался на своем скакуне пробраться поближе к борцовскому кругу. На финальную схватку очень хотелось посмотреть и Цокзолу: стоя на стременах, он так и застыл с раскрытым ртом.

Оба борца, изображая полет мифической птицы хангаруды, выбежали на площадку; секунданты тут же упали на колени. Впечатление было такое, будто два силача с силой потянули за собой привязанных невидимыми веревками секундантов, отчего те и повалились. Глядя на этот странный ритуал, Цокзол оторопел.

— Вот здорово! — вырвалось у Жамьяна.

Борцы приблизились друг к другу и застыли, затем, подзадоривая друг друга, вскинули руки и через какой-то миг схватились.

Комментатор старался рассказать зрителям все, что он знал о борцах, об их приемах, перемежая это разными смешными историями. Зрители в таких случаях отвечали одобрительным ревом. Схватка становилась все более жаркой, и шум среди зрителей был такой, точно они, разделившись на две группы, тоже вступили в борьбу.

«Исполин» все время пытался поднять своего молодого противника, воспользовавшись его кажущимися беспечностью и невниманием. Он уже успел схватить его за одну ногу, а тот вел себя так, будто ничего особенного и не произошло: ничем не выдавая своих намерений, поскакал немного на одной ноге и вдруг молниеносным движением перебросил «исполина» через бедро. Тот свалился на спину.

Раздались аплодисменты, и все потонуло в оглушительном реве и свисте. Цокзолу почему-то стало жаль «исполина», он сейчас сам готов был выбежать в круг и свалить его противника. Тут он почувствовал боль в руках и, заметив свои намертво зажатые кулаки, украдкой огляделся и разжал их.

Жамьян, захлебываясь от восторга, расхваливал победителя. Зрители стали расходиться, и Цокзол с Жамьяном отправились к своей палатке. В пути они поспорили: Цокзол решительно встал на сторону «исполина».

— Под звездой, видно, родился этот сосунок… Повезло ему! А то бы «исполин» дал ему прикурить. Видел, как он выходил? Любо-дорого было смотреть! А фигура-то у него какая, а?! — распалялся Цокзол.

— Молодой-то, что и говорить, крепкий! Кровь с молоком! Наверно, еще не раз побеждать будет, соколик! А прием-то у него каков! Ногу ведь не просто так подставил! А как вовремя он приемом-то своим воспользовался! Куда уж теперь этому многоопытному «исполину»! На пенсию… Больше некуда! — отозвался Жамьян.

Цокзол пришел в ярость от слов Жамьяна, одновременно приторных и язвительных.

— Надо было «исполину» так его бросить, чтобы он потом и близко не подходил к площадке! — сказал он.

Но злился он, конечно, напрасно — крыть все равно было нечем.

Постепенно Цокзол успокоился, и разговор вошел в нормальное русло. Пока они ехали до палатки, успели еще поговорить о многих знаменитых борцах старых и нынешних времен.

В палатке Улдзийма была одна. Цокзол с удивлением посмотрел на нее и спросил:

— А где же Дамдин?

— Разве вы с ним не встретились? — растерянно ответила она.

— Да нет! Теперь-то он вряд ли уже вернется! — забеспокоился Цокзол и, не зная, что делать, резко стряхнул пыль с вьюка и сел.

Вошел Жамьян.

— А этот-то исчез! — зло бросил Цокзол.

— Кто?

— Дамдин!

— Ну и дурачок, однако! Как же он теперь дорогу назад найдет? В такой толпе… Совсем сдурел, что ли?

— Конечно… Ну кто знал, что такое может случиться!

— Где же теперь его искать?

— Вот именно! — согласился Цокзол и принялся набивать трубку.

Удрученный Жамьян тоже раскурил трубку и, оглянувшись на Улдзийму, сказал: