Избранное - [168]

Она взглянула на хоймор: перед узорчатым сундуком, словно на львиной шкуре, улегся Сандаг, теребя пальцами трубку. Дого оглянулась по сторонам. «Неужто я от радости не вижу тебя, сынок?» Нет, кроме Сандага, в юрте не было никого. Сандаг приподнялся.

— Что же ты так поздно? Сегодня ветер сильный, волки непременно явятся.

В последнее время Сандаг не задает обычный вопрос: «Загнала овец?», а спрашивает: «Сколько овец подохло? Сколько замерзло?»

— Да так, — ответила Дого каким-то чужим голосом. «Что же это она, неужели подшутила надо мной, безмозглая?» Она подсела к очагу. Сандаг тоже придвинулся к огню и прикурил.

— Приезжал твой сын…

Дого шепнула, едва шевеля губами:

— Да нет же.

Но отчего так сжалось сердце, перехватило дыхание? Она хотела было расспросить о сыне, но тут в юрту вошла хозяйка с корзиной аргала.

— Приезжал твой сын, — повторила она, и Дого перевела взгляд на женщину. «Сын мой приезжал. Как же это я не повидалась с ним…» Жена Сандага подвинула Дого кувшин с чаем, который она подогрела на углях, достала пиалу.

— Бедный, горемычный. Он очень торопился. (Дого не любит, когда так говорят о сыне.) Приехал и тут же уехал. А ведь он так хотел с вами повидаться. («А о ком же ему еще думать?» — прошептала Дого.) Все военные. Семь машин. Только и успели по пиале чаю выпить и двинулись дальше. Сын твой очень хотел с вами повидаться… Как же, родной ведь сын. Он поднялся на вершину холма и долго смотрел, все надеялся тебя увидеть. Да, быстро он уехал, но ведь солдат сам себе не хозяин. — Она говорит очень громко. — Мы ему все о вас рассказали, а он говорит: «Теперь я спокоен, раз в это трудное время, вы вместе». — Она добавила соли в чай.

Дого прервала ее:

— Куда же они уехали-то?

Ей ответил Сандаг:

— Говорил, что должны отвезти какой-то груз, а потом вернуться в свою часть в монастырь Олгий. Он, оказывается, отпросился у командира, сделал крюк, завернул к нам сюда. Хотел повидать стариков родителей, думал, что вы дома.

Дого рассеянно слушала его. Вот беда-то: сын приехал, а дома нет никого. Сердце заныло в груди, на душе стало тяжело, Дого только и спросила:

— А еще что говорил?

— Да ничего особенного, — ответили они в один голос.

Старуха подбросила в огонь аргал и добавила:

— Он стал рослый, и ему очень идет военная форма. Очень славный парень! Жаль, не повидался с матерью… — Она вздохнула.

Дого слушала ее, и ей еще сильнее захотелось увидеть сына, даже сердце защемило. Сын работал в школе учителем, а два года назад его призвали в армию. В письмах он сообщал, что в армии учится на шофера. Видимо, закончил курсы, получил машину и приехал.

Дого заторопилась домой. В юрте было по-прежнему холодно, но мысль о том, что сегодня здесь побывал сын, согревала ее. Ей показалось даже, что в юрте все еще пахнет бензином, и она глубоко вдохнула холодный воздух, точно губами коснулась щеки сына. Она как бы дышала с ним одним воздухом…

Дого развела огонь в очаге, зажгла масляный светильник, осмотрелась вокруг. Утром она тщательно прибралась в юрте, вытерла всюду пыль, и уборка оказалась как раз кстати: наверное, сын был не один в юрте, и она не показалась им заброшенной и пустой. Она поставила светильник на низенький столик, достала котел и поварешку с полки и начала готовить ужин. В последние дни она и чаю-то толком не пила. Обед не варила, ничего не ела. Дамиран отправился на поиски табуна Сандага, ездил по окрестным айлам, разузнавал, не видел ли кто коней. Уехал он на двух верблюдах, у которых еще сохранились силы. Дого не любила есть одна. Если мужа не было дома, она почти не ела. Она направилась к очагу, но остановилась на полдороге: на полке в уголке лежал завернутый во что-то белое пакет. В неверном свете коптилки она развернула его и вздохнула:

— Ох, сынок!

В пакете лежали два каравая черного хлеба, пачка сахару и целая плитка чаю. А ведь чай у них редкость, это целое богатство.

Снова появились в их юрте вещи, о которых они почти забыли. Она почувствовала аромат чая, и ее даже пот прошиб.

Они давно уже вместо чая заваривали сушеные листья горного миндаля, и Дого до смерти обрадовалась, увидев плитку чая, оставленную сыном. «Несчастный мой, единственный раз приехал — и то никого дома не застал. Как на грех, и отца тоже нет», — корила она себя. Не было в ее жизни вечера горше сегодняшнего. Она не стала варить ужин, только отрезала от плитки крошечный кусочек чая и поставила на таган котел с водой. И так как обычай велел обязательно угостить соседей тем, что привезли в подарок, Дого отрезала от буханки хлеба несколько тонких ломтей, взяла щепотку чая, немного сахару и отнесла все это соседям. Утром она наварила полный котел душистого светло-желтого чая и угостила соседей.

На третий день к вечеру, когда на небе уже загорелись первые звезды, залаяли собаки. На выбитой скотом тропе появился старый Дамиран. Возвращался он ни с чем — табуна не нашел. Услышав, что в его отсутствие приезжал сын, он тоже стал сетовать на судьбу: «Все беды валятся на мою голову». И все-таки они надеялись, что сын еще раз найдет возможность заглянуть к ним.

Дого варила чай, и старики пили его до седьмого пота, а потом стали укладываться спать. И тут Дамиран, поправляя постель, сунул руку под подушку и нащупал что-то гладкое и холодное. Он вздрогнул, отдернул руку, и какой-то тяжелый предмет упал ему под ноги. Дамиран чиркнул спичкой и увидел, что это была бутылка водки.